Хорошо, что Бетти осталась дома.
Он долго возился с ключом, прежде чем сумел попасть в замочную скважину. Очевидно, ему не пришло в голову включить свет, так как для этого надо было выйти из арки на улицу.
Она увидела, как из проулка и с прилегающей улицы на площадь выскользнули тени.
Она подняла фотоаппарат.
Множество полицейских в гражданской одежде и двое в форме подбежали к двери, прежде чем она успела закрыться. Через секунду пьяный парень был уже снова на улице, и двое испанских полицейских держали его под руки с каждой стороны. Ноги в ботинках волочились по земле, на лице отражалось лишь безмерное удивление. Он, вертя головой, смотрел то на одного, то на другого полицейского, а потом принялся протестовать на до боли знакомом стокгольмском наречии:
– Чего вы делаете? Эй, отпустите. Ребята, вы что? Что вы меня держите?
Анника слегка прикоснулась к кнопке, дождалась, когда парень оказался в фокусе, и нажала спуск. Вспышка осветила улицу на шестидесятую долю секунды. Выждав две секунды, Анника повторила процедуру.
– Что за черт?!
До парня наконец дошло, что с ним случилось, и он стал неистово вырываться, отбиваясь от полицейских руками и ногами, но это мало ему помогло.
– Козлы! – кричал он по-испански. – Идиоты! Отпустите меня! Мать вашу!
Через несколько секунд его затолкали на заднее сиденье полицейского автомобиля, вместе с ним сели трое полицейских – двое по бокам, один впереди.
Автомобиль, взревев, тронулся с места и исчез.
Рядом с Анникой появился Никлас Линде.
– Ты говорил, что шведа уже задержали, – сказала Анника.
Полицейский рассмеялся.
– Это он и есть, – сказал он, наклонился к Аннике и поцеловал ее.
Никлас целовался просто фантастически.
– Как его зовут? – шепнула она прямо ему в губы.
– Хокке Зарко Мартинес. Поедем к тебе или ко мне?
Она высвободилась из его объятий и посмотрела на фотоаппарат.
– Через несколько часов я лечу домой.
– За несколько часов можно очень многое успеть.
Она покачала головой и подняла на него взгляд:
– Нет.
На мгновение он наклонил голову, потом поднял ее и рассмеялся.
– Пошли, – сказал он. – Я отвезу тебя в отель.
Он ни разу не прикоснулся к ней, пока они шли к машине.
Они молча сели в БМВ, молча поехали.
До отеля они добрались очень скоро, и Никлас, резко затормозив, остановил машину.
– Мне надо было меньше болтать, – сказал он, глядя прямо перед собой.
Она посмотрела на него.
– Дело не в том, что я не хочу.
Он искоса взглянул на нее.
– А в чем тогда дело?
Она решила сказать правду.
– Я не осмеливаюсь, – сказала она. – У меня так давно этого не было, что я уже забыла, как это делается.
Он засмеялся и ласково погладил ее по щеке.
– Этому невозможно разучиться, как езде на велосипеде.
– Ты долго еще пробудешь здесь? – спросила она.
– Не знаю. Я иногда езжу домой. А что?
Она хотела спросить его, не собирается ли он в Швецию, где его дом, ждет ли его там кто-нибудь. Будет ли он еще здесь, когда она по заданию Патрика приедет сюда писать статьи о «Кокаиновом Береге».
Но она ни о чем не спросила, а взяла сумку, открыла дверцу и вышла из машины.
Когда габаритные огни БМВ исчезли за «Английским двором», Анника прикусила губу, чтобы не расплакаться.
Она написала текст о задержании шведа, загрузила фотографии, отправила все это в Стокгольм и поспала два часа. Потом встала, упаковала одежду и компьютер, спустилась вниз и своей личной картой оплатила пребывание в гостинице свое и Лениты Сёдерстрём. Лените она оставила записку, в которой извещала о том, что возвращается в Стокгольм. На всякий случай приписала внизу номер своего мобильного телефона.
Она выехала на пустое в этот час шоссе, проехала мимо торгового центра «Ла-Каньяда» и выехала на платную дорогу.
Недалеко от Торремолинос она задержалась из-за дорожной аварии. На дороге перевернулся автофургон с французскими номерами. На дорожном полотне кучами лежали ящики. Аннике пришлось едва ли не ползком пробираться мимо них по обочине. В зеркало заднего вида Анника увидела, как какая-то мусульманская женщина в голос рыдает возле фургона, ритмично ударяя себя по коленям. Потом женщина скрылась за большегрузным автомобилем.
В аэропорт она приехала за два с половиной часа до вылета.
Час с четвертью потратила на улаживание формальностей с возвратом машины. К стойке регистрации она примчалась в мыле. На контроле служба безопасности перерыла всю ее сумку, наткнувшись на предметы, о которых она сама напрочь забыла, включая недоеденное яблоко и нож для вскрытия конвертов с рекламой «Квельспрессен» – «Лучше, чем кажется». Этот нож и блеск для губ ее заставили положить в прозрачный пакет.
– Вы это серьезно? – спросила Анника и скептически посмотрела на сотрудника службы безопасности, когда он протянул ей лиловый пакет. – Вы думаете, что я не взорву самолет, если блеск для губ будет лежать в этом мешке?
– Не понимаю, – по-испански ответил сотрудник.
– Совершенно верно, – сказала Анника, забрала свой смертоносный блеск и засунула его в сумку. – Вы тут действительно ничего не понимаете.
Самолет взлетел точно по расписанию, и Анника сразу уснула.
Она проснулась уже в Арланде, когда колеса шасси коснулись посадочной полосы. Книжка Харлана Кобена упала на пол, а вода, которую она купила в зале вылета, пролилась в карман переднего кресла.
Совершенно сбитая с толку и сонная, нетвердо держась на ногах, Анника вышла из самолета в кишку, ведущую в здание аэровокзала. Затем она прошла по коридору мимо безлюдного паспортного контроля в секцию выдачи багажа. Сумку ей пришлось ждать около часа. На улице начало темнеть, когда она наконец протиснулась сквозь толпу в зале прилета. В воздухе плясали снежинки, не зная, то ли им падать, то ли подниматься вверх. Шофер такси из какой-то вольной компании едва не оторвал ручки у сумки. Анника зашипела на него и нашла другого шофера из «Стокгольмского такси». Много лет она пыталась быть свободомыслящей и либеральной и при первой возможности ездила на машинах маленьких таксомоторных компаний, но после того, как ее несколько раз обругали и едва не выбросили из машины за то, что она хотела расплатиться картой или не могла показать дорогу, Анника сдалась.
Стокгольмский таксист взял у нее сумку, аккуратно уложил в багажник и открыл ей дверцу, не сказав при этом ни слова. Отлично.