Полли пожала плечами и отпила чаю.
– Но как они общаются между собой? В Марокко говорят по-арабски и по-французски, а Сюз, наверное, говорит только по-английски? Она говорит по-английски с Амирой?
Полли покачала головой и повернула ноутбук экраном к себе.
– Нет, естественно, они общаются по-шведски.
– Подожди, – сказала Анника, – можно я пошлю это письмо на свой адрес?
Полли задумалась и посмотрела на часы.
– Нет, – сказала она наконец. – Я обещала только позвонить, если получу сообщение. Теперь мне пора идти.
– Они общаются друг с другом по-шведски? Но как это возможно?
– Амира наполовину шведка. Ее папа из Швеции. Фамилия Амиры Линдхольм.
Анника на мгновение оглохла, перестав слышать гром музыки, жужжание кофемашин и звон фарфора.
– Линдхольм? – переспросила она. – Значит, фамилия ее папы Линдхольм? Ты не знаешь его первого имени?
– Нет, не знаю, да и едва ли он живет на ферме.
– Может быть, его звали Давид? Ты не знаешь, не был ли он полицейским?
Девушка надела рюкзак.
– Можно попросить тебя об одной вещи?
– Конечно, – с готовностью ответила Анника.
– Никому и ничего об этом не говори. Пообещай мне.
Анника посмотрела на эту серьезную юную женщину со светлыми волосами, так не похожую на накрашенную черноволосую девицу из Фейсбука.
Анника кивнула:
– Я никому об этом не расскажу. Я не стану об этом писать. Обещаю.
Полли протянула руку. Они обменялись рукопожатиями, и Полли исчезла в дверях.
Анника последовала за ней через две минуты.
Со вздохом облегчения она избавилась от неимоверного грохота этого дьявольского заведения, пропавшего за закрытой дверью.
Сюзетта жива. Она находится на ферме где-то в сельской местности в Марокко. Сюзетта живет там вместе со своей ровесницей по фамилии Линдхольм.
Она остановилась, выудила из сумки телефон, позвонила в центр международной информации и попросила соединить ее с посольством Швеции в Рабате.
После многочисленных сигналов Анника услышала механический голос автоответчика. Голос долго перечислял по-французски часы приема для оформления виз и время звонков по другим вопросам. Анника с трудом улавливала смысл, так как ее познания во французском были немногим лучше, чем в испанском, но она поняла, что на сегодня прием звонков окончен и звонить надо уже завтра.
Она окинула взглядом Кунгсхольм. Надо ехать в редакцию и сказать, что Филипп Андерссон отказался что-либо говорить.
Люди, обходя Аннику, задевали ее, толкали и наступали на ноги. Какая суета и спешка. Спешат все, кто куда – в кафе на обед, в химчистку, на встречу. Пыхтят автобусы, проносятся машины, обрызгивая грязью прохожих.
Она оглянулась в сторону Хамнгатан. Для того чтобы написать отчет об этой пресс-конференции, ей потребуется тридцать секунд.
Анника снова достала мобильный и набрала домашний номер Юлии Линдхольм на Бондегатан.
Юлия и Александр были дома. Да, они будут рады ее видеть.
Квартира была расположена на четвертом этаже скучного дома постройки шестидесятых годов. Единственными новыми вещами на лестничной площадке были дверь и надпись ЛИНДХОЛЬМ на табличке.
Видимо, полиция повредила старую дверь, когда взламывала ее в ночь убийства Давида, подумала Анника.
Было слышно, как звонок эхом отдается от стен квартиры.
– Прошу, – сказала Юлия, настежь распахивая новую дверь. – Как хорошо, что ты к нам пришла, правда, Александр?
Мальчик, сильно выросший за весну, стоял у входа в свою комнату и в упор смотрел на Аннику. На вопрос матери он не ответил.
Анника поставила на пол сумку и повесила куртку на плечики. Потом подошла к ребенку и наклонилась к нему:
– Привет, Александр. Нравится тебе играть в своей собственной комнате?
Мальчик отвернулся, ушел в комнату и закрыл за собой дверь.
– Со следующей недели он будет ходить в свой прежний детский сад, – сообщила Юлия. – Психотерапевт убежден, что он готов к этому. Ты здесь еще не была?
Анника покачала головой.
– Здесь, правда, особенно не на что смотреть, но мои родители постелили здесь ковры и прибрались, пока мы с Александром жили в Лейонгордене. Это кухня!
Она обвела рукой вполне заурядную кухню шестидесятых с выкрашенными масляной краской кухонными шкафами и поцарапанный кухонный стол с ржавой мойкой.
– Оригинально, – похвалила Анника.
– Да, правда же? Мне нравится. А это гостиная…
Они вошли в комнату с телевизором, дубовым паркетом и двустворчатыми окнами.
– У нас нет балкона, – сказала Юлия, – это не очень мне нравится. Собственно, это единственное, чего мне не хватает. Это моя спальня.
Она открыла дверь в комнату, где убили ее мужа. Кровать была аккуратно заправлена, занавески раздвинуты.
Если Давид за большие деньги выполнял поручения мафии, то почему он жил в такой убогой квартире?
– Я понимаю, о чем ты думаешь, – сказала Юлия. – Как я могу здесь спать?
Анника хотела было возразить, но не стала и лишь вздохнула.
– Его нет, но мы остались. Другого жилья у нас нет, – сказала Юлия. – Хочешь поесть?
Анника покачала головой.
– Я хотела испечь пирожки с мясом и картошкой. Правда, пюре из пакетов. Просто, но сытно. Будешь?
– Буду.
Они вышли в прихожую. Анника услышала громкий стук из детской комнаты.
– Он решил сделать летающую тарелку, – пояснила Юлия. – Психотерапевты говорят, что не надо ему мешать.
Анника села за кухонный стол. Юлия достала пакет с сухим картофельным пюре и замороженное тесто в пластиковой упаковке.
– Как у него дела? – спросила Анника.
Юлия помедлила с ответом.
– Он стал совсем другим, но я, честно говоря, сама не знаю, чего ждать. Он всегда отставал примерно на год. – Она взмахнула ножом. – Знаешь что? – сказала она, обернувшись к Аннике. – Это не играет никакой роли, я просто счастлива, что получила его обратно.
Анника кивнула. Юлия занялась пирожками. Аппетитно шипел на подгоревшей сковородке маргарин. Звук этот навевал уют и успокаивал. Кухня была заново выкрашена и хорошо обставлена. Юлия напевала какую-то мелодию, стоя у плиты.
Здесь должно быть очень приятно, подумала Анника, но что-то мешало, как камешек в ботинке. Может быть, беспорядочные удары, доносившиеся из детской. Может быть, осадок от лжи Давида. Он никогда не работал на Солнечном Берегу по заданию полиции.