Ольга внимательно наблюдала за ним.
– Ты уже пробовал эти плоды? – спросила она.
– Да,– сказал Духарев.
– Где?
– Э-э-э… Далеко отсюда.
Лишь одному человеку в этом мире было известно, откуда явился Сергей. Наставнику Рёреху. И посвящать еще кого-то в свою личную историю Духарев не собирался. Не потому, что боялся – не поверят. Здешние как раз поверят, никаких проблем. Но зачем лишний раз объявлять, что ты – чужой? Серега – варяг. По варяжскому закону воин, вступивший в военное братство, как бы рождается заново. Он может сохранить свое прошлое, а может и «забыть» его. И в этом случае выспрашивать варяга о том, кем он был раньше, считается нетактичным. «Закон признаешь? Перуна уважаешь? В сече крепок?» Остальное – твое личное дело.
Прирожденный варяг Свенельд это правило знал. Дочь варяга и жена варяга княгиня Ольга – тоже. Конечно, ей было любопытно, но развивать тему она не стала. Вместо этого сделала неожиданный вывод:
– Хочешь своего Скарпи заиметь, воевода?
Услышав имя «Скарпи», Серега нахмурился… А Свенельд ухмыльнулся.
– Хочу,– признал он.– Ты поняла.
– У твоего гридня не нурманская хитрость,– заметила княгиня.– Он мыслит как ромей.
– Ты так полагаешь? – воевода с сомнением поглядел на Серегу.
Ольга поглядела на персиковую косточку и не удержалась, спросила:
– Ты служил ромеям, варяг Серегей?
– Нет! – твердо ответил Духарев.
– Бою его варяг учил, это точно! – добавил Свенельд.– Ты все еще считаешь, что великому князю незачем знать о воровстве своего боярина?
– Мой муж не отдаст Скарпи,– ответила Ольга.– Скарпи ему нужен.
– Чтобы противостоять тебе?
– И тебе.
– Но закон, Правда нарушена?
– Ну и что? – Княгиня полюбовалась изумрудом на одном из своих перстней.– Мой муж и так знает, что Скарпи – нурман. И закон нурмана: «Бери все, до чего можешь дотянуться»,– он тоже знает. Ничего нового ты ему не расскажешь.
– Значит, великий князь нам поверит!
– Ну конечно! Только одно дело – поверить, а совсем другое – признать это прилюдно. Прилюдно он скажет, что твой варяг лжет.– Она уронила руку на колено.– А что ты сможешь сказать ему, варяг?
– Я скажу: пусть боги рассудят, кто прав! – тотчас ответил Духарев.
Княгиня вновь перевела взгляд на Свенельда.
– Твой варяг настолько хорош? – спросила она.
– Не уверен,– с сомнением ответил воевода.
– Я надеюсь, ты не думаешь, что богов действительно беспокоит такая мелочь, как ваш спор? – вновь обратив взгляд на Духарева, осведомилась Ольга.
– Нет, я так не думаю,– мрачно сказал Духарев.
– Скарпи – отличный боец,– заметила княгиня.– И он – ближний боярин князя. Ты ему не ровня.
– По Правде он должен ответить,– возразил Сергей.
– Это верно,– подтвердил воевода.– Может, рискнуть?
– Не стоит. Я знаю своего мужа. Если он сочтет, что его боярину не победить, он не разрешит тому биться. По Правде Скарпи не обязан биться сам. Он может выставить бойца. И, учитывая важность решения, я даже знаю, кто будет этим бойцом.
– Кто?
– Асмуд. Я же сказала, что знаю своего мужа.
– А-а-а… Тогда нет смысла.
Духарев вопросительно поглядел на воеводу. Для него «Асмуд» было всего лишь именем.
Но великие не снизошли до объяснений.
– Значит, забудем,– резюмировал Свенельд.
– Да,– кивнула княгиня. И, обращаясь к Духареву: – Ты мне понравился, варяг. Но ты слишком высоко себя ставишь для того, чье время брить голову еще не пришло [17] .
– Оно придет,– сказал Свенельд.– Если его не найдет печенежья стрела этим летом.
Княгиня тонко улыбнулась.
– Мнится мне, что печенежья стрела – не единственное, что ему угрожает. Ты ступай, варяг. Пусть Перун сделает твой меч непобедимым – и мы еще увидимся!
Серега поклонился низко, а когда разогнулся, Свенельд и Ольга уже о нем забыли. Они глядели друг на друга, и глядели так, что Серега понял то, о чем лучше не говорить вслух, чтобы не накликать большую беду.
Поэтому он тихонько вышел из светлицы и тихонько закрыл за собой дверь.
Напоследок Свенельд сделал Духареву воистину княжеский подарок: отдал ему в десяток Машега и Рахуга. Но оценил этот подарок Серега только тогда, когда увидел «белых» хузар в деле. Вот тогда он и понял, что воевода действительно желает заполучить Духарева в свою дружину. Отдать таких воинов простому десятнику – все равно что прикрепить к какому-нибудь отделению пехоты, возглавляемому сержантом-срочником, персональный вертолет огневой поддержки. Такое могло случиться только в одном случае: если этот сержант существенно ценней вертолета. А поскольку высокая «ценность» благородных хузар была очевидна, то Серега немедленно возгордился. И было с чего.
Оп-па! Сергей привстал на коротких стременах, прикрылся ладонью от солнышка… Точно, пыль! А поскольку пыль сама по себе так высоко поднимается редко, то, определенно, кто-то катит навстречу.
Серега повернул лошадь, порысил вниз, поднял две скрещенные руки: стой.
Увидели. Остановились. Знаками Духарев показал: двое – ко мне, остальным – ждать. Соскочил с лошадки, размял ноги, заодно проверил амуницию. В порядке амуниция: ножны гладкие, стрела из колчана сама выскакивает. Может, стоит ребятам уйти с дороги в Степь? Так ведь табун все равно в траву не положишь. Черт с ним, с табуном! Но – раненые?
Пока он раздумывал, подскакали товарищи. Машег и Гололоб.
– Чего там? – с показной ленцой осведомился Гололоб.– Опять степняки?
– Кто-то едет,– Сергей взобрался на Пепла, а заводную хлопнул по крупу, чтобы отошла.
Машег уже взлетел на взгорбок, не останавливаясь, поскакал вниз. С макушки наблюдать лучше, но и сам наблюдатель заметнее.
Духарев и Гололоб нагнали его через минуту.
– Возы идут,– спокойно сказал Машег.
Серега прищурился: ни хрена не видать. Как глазастый хузарин ухитрился определить, что – возы? По пыли, что ли?
– По пыли,– подтвердил Машег.– Верховые по-другому пылят.
Нельзя сказать, что встреча с торговым караваном не сулила никакой опасности. Иной купец, что путешествует с сильной охраной, при случае не откажется присвоить имущество более слабого коллеги. Или присоединить к своей челяди еще десяток рабов.