– Я не упаду в обморок.
Брин резко встала на ноги. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя.
– Как давно вы обо всем узнали?
Он повел бровью.
– Что Брин Джонс – это Сабрина Харпер?
– Да! – прошипела она сквозь стиснутые зубы.
Габриэль непринужденно пожал плечами:
– С самого начала.
– Но как?.. – Брин ахнула и потянулась рукой к подлокотнику кресла, чувствуя, что вновь теряет равновесие. – Вы не могли!
Его карие глаза спокойно смотрели на нее.
– Не мог что?
– Начать со мной работу! Я бы никогда не попала в финал конкурса, если правда обо мне была известна вам с самого начала!
Он пожал плечами, такими широкими и крепкими под кремовой шелковой сорочкой.
– Если честно, мой брат Рафаэль отговаривал меня включать вас в список участников, но я решил…
– Ваш брат Рафаэль тоже в курсе? – Она в недоумении уставилась на него.
– Послушайте, Брин, наш разговор сложится гораздо лучше, если вы будете понимать, что я всегда говорю правду. И никогда не боюсь последствий сказанных слов, – резко добавил он.
Одним из таких последствий оказалось заключение в тюрьму отца Брин. Этот неоспоримый факт незримо стоял между ними.
– Первым вас узнал Микаэль, – спокойно продолжал Габриэль. – Он видел вас на собеседовании у Эрика, затем сказал об этом Рафу, а тот уже сообщил мне.
– Хорошенькая шпионская группировка, не так ли? – попыталась огрызнуться Брин, все еще шокированная признанием Габриэля. С этой мыслью она никак не могла свыкнуться. Неужели он ее работы взял на выставку, полностью отдавая себе отчет, кто их автор? Пялился на ее грудь в тот день в офисе, пригласил на ужин к Антонио, целовал ее в тот вечер в машине. уже обо всем зная? Брин никак не могла понять, что же это все значило.
– Не думаю, что разумно оскорблять меня или моих братьев, – медленно произнес Габриэль.
Находясь в Риме и постоянно думая о ней, Габриэль пришел к выводу, что по возвращении в Лондон скажет правду. Брин испытывала к Габриэлю явную неприязнь, возможно, даже ненависть за то, что по его вине ее отец попал в тюрьму. Но ее влечение к Габриэлю также было неоспоримым. И он не видел способа продолжить их отношения, если правда останется невысказанной.
Конечно, оставалась вероятность того, что, даже поговорив начистоту, им не удастся наладить взаимопонимание, но Габриэль знал, что невозможно дальше лгать. Чем дольше он будет продолжать молчать, тем меньше шансов на то, что они с Брин когда-либо поймут друг друга.
– Я несколько раз просил вас довериться мне, Брин, поговорить со мной, – хрипло произнес он.
Она широко раскрыла глаза.
– Что вы имеете в виду? Я должна была рассказать вам, кем являюсь на самом деле? Что я дочь Вильяма Харпера?
– Да, – резко выпалил он.
Брин продолжала смотреть на него в полном недоумении.
– Вы понимаете, что это глупо?!
Он иронично усмехнулся:
– Тем не менее это правда.
Она недоуменно покачала головой.
– Об этом не могло быть и речи, – категорично заявила Брин.
Он нервно выдохнул.
– Очень… жаль. – Габриэль в самом деле думал, что в один прекрасный день она доверит ему свой секрет.
– Не вижу проблемы. – Она словно бросала вызов. – К счастью, у вас есть запасной кандидат для выставки молодых талантов, так что вы без проблем и с удовольствием можете выкинуть меня.
– Я не собираюсь вас выкидывать, Брин, и мне неприятен тот факт, что вы думаете, что это могло бы доставить мне удовольствие, – резко оборвал ее он и, поморщившись, нервно провел рукой по своим темным волосам. – И какого черта мне так делать, если вы, безусловно, самый талантливый художник на нашей выставке?
– Какого черта? – повторила она вызывающе. – Я дочь Вильяма Харпера! – напомнила она ему, словно повторение этих слов помогло бы ей понять поведение Габриэля. Да, он знал все с самого начала. Скандал вокруг имени ее отца был связан с галереей и семейством Д’Анжело, и она не могла поверить, что Габриэль, соглашаясь выставлять ее работы, готов был вновь напомнить общественности о той грязи.
Она с опаской посмотрела на Габриэля, еще раз отмечая, как гармонично он вписывается в обстановку роскошного кабинета. Его образ богатого и успешного человека, безусловно, вызывал доверие. Это было заметно и во время суда – даже судья, ведший процесс, выказывал ему большее почтение и уважение, чем другим участникам судебного разбирательства. Без сомнения, это придавало большую весомость свидетельским показаниям Габриэля против ее отца.
Конечно, вина отца не вызывала сомнений и не требовала особенных доказательств. Улики были налицо: попытка сбыть поддельного Тернера, заказ на выполнение подделки, оплата услуг художника из Польши – отец Брин заплатил ему гроши за изготовление подделки, а потом хотел сбыть ее за миллионы фунтов стерлингов Габриэлю и галерее «Архангел».
– Брин, даже без помощи Микаэля я бы сразу узнал вас…
Она бросила на Габриэля пронзительный взгляд:
– Не думаю. Я специально взяла другое имя и выгляжу совсем не так, как пять лет назад.
Он невесело улыбнулся:
– Вряд ли я когда-нибудь забуду девушку, которая с такой ненавистью смотрела на меня в суде на протяжении нескольких дней. Я бы узнал вас по одному только взгляду…
Брин тоже никогда не забыла бы его, но совсем по другой причине. Габриэль Д’Анжело был самым важным мужчиной в ее жизни. Он разбудил что-то необъяснимое в глубине души восемнадцатилетней пухленькой и немного застенчивой Сабрины, и это наполнило ее ночи фантазиями на долгие годы вперед.
Те же самые фантазии вернулись в ее сны с той поры, как неделю назад она снова встретилась с ним.
– Брин, как поживает ваша мама?
Она настороженно посмотрела на него.
– Почему вы спрашиваете? – с опаской спросила она.
Он пожал плечами:
– Может быть, потому, что мне интересно?
– Мама в порядке. Два года назад вышла замуж. Счастлива.
– Хорошо. – Он кивнул.
– Габриэль, если вы таким способом пытаетесь загладить вину…
– Нет, – резко оборвал ее Габриэль. – Черт побери, Брин, у меня нет абсолютно никакого повода испытывать вину. Сожалею ли я, что отчасти виноват в том, что в вашей жизни произошли серьезные изменения? Да, сожалею. Но главный виновник – ваш отец. Сожалею ли я, что он умер в тюрьме несколько месяцев спустя? Да, конечно, – хрипло произнес Габриэль. – Но не я отправил его туда. Он сам довел себя до тюрьмы своими поступками!