Но Зван — друг, он — свой. И никогда не поступил бы так лишь потому, что захотел овладеть женщиной первым.
Хузарин выругался по-своему и бросил саблю в ножны:
— Ну?!
Зван наклонился, помог женщине подняться. Два силуэта слились в один.
— Йонаш, это же Любушка...
Лицо Йонаха побледнело, губы затряслись... К счастью, было темно и этого никто не увидел.
Если бы кто-то посмел так поступить с Данкой, как Йонах — с невестой Звана, он бы... он бы...
Хузарин медленно опустился на колени, склонил голову и произнес глухо:
— Прости меня, брат...
— Йонаш! Встань! — Зван отпустил девушку, ухватил Йонаха за плечи, почти силой заставил подняться. — Нет твоей вины! Нет! Ты же не знал! Любушка! Мы ведь прощаем его, да?
— Д-да... — слегка заикаясь, проговорила девушка. Ее трясло. Она еще не оправилась от пережитого.
Много позже, после того как Любушку напоили горячим вином (плюнув на осторожность, друзья развели костер) и накормили, в объятьях Звана девушка наконец осознала всю невероятность того, что с ней произошло, и то, что она оказалась в безопасности (а что может быть безопаснее объятий любимого человека, который к тому же — опытный воин, опоясанный гридень самого воеводы Серегея), и немножко расслабилась.
Зван не стал ее огорчать сообщением о смерти отца, о том, кто убил боярина Шишку, и что боярин едва не убил его самого. Успеется. Зато он сказал, что великий князь разрешил ему взять Любушку в жены. А это значит, что так и будет, ведь никто не посмеет противиться воле Святослава.
— Не посмеет, — согласилась Любушка, подразумевая под «никто» своего отца. И не зная, что на землях, подданных Киеву, есть кое-кто сильнее, смелее и опаснее покойного боярина Шишки. И эти «кое-кто» плевать хотели на волю великого князя Святослава...
На них напали под утро, когда ранние сумерки смешивают нарождающийся свет с ночными тенями. Это было время стражи Йонаха, но Зван сказал ему: «Отдыхай», потому что сам спать не собирался... Но когда пригревшаяся Любушка заснула, Зван тоже задремал...
Лесовики пришли на дым. А может — по следу беглянки. Это было не так уж важно. Важнее то, что их было много и беспечность Йонаха и Звана (раненый Хругнир — не в счет: от раны и лекарств, которыми его потчевал Йонах, он был как во сне) дала им возможность напасть внезапно.
Зван не успел ничего. Его и Любушку накрыли одной сетью, прижали рогатками к земле — как зверя — и принялись охаживать дубинами. Зван даже и сопротивляться не мог, потому что прикрывал Любушку.
С Йонахом получилось не так гладко. На него, спящего, тоже накинули сеть. Но он проснулся от первого легкого прикосновения, схватился за саблю, рассек сеть, но освободиться до конца не успел. Сеть дернули, запутав хузарину ноги и свалив на землю. Но когда на Йонаха налетели с дубинами, он и лежа ухитрился посечь троих лесовиков и еще одного зарезать насмерть засапожным ножом уже после того, как саблю выбили у него из рук.
Но врагов было слишком много. Йонаха задавили массой, основательно избили, связали как зверя, подвесив к шесту за связанные руки и ноги. Звану позволили идти самостоятельно. Только руки связали и на шею надели ременную петлю. Так же поступили и с Любушкой. Нурмана, который не только не мог идти, но даже в себя не пришел, погрузили на волокушу, которую привязали к его лошади.
А вот коней Звана и Йонаха лесовикам удержать не удалось. Едва их отвязали, Зван завыл по-особому, кони вырвались и ускакали. Звану за это, понятно, всыпали, но зато кони не достались врагам.
Зван тащился следом за лесовиками, сплевывал кровь и думал о том, что их ждет. Поразмыслив, он решил: то, что неходячего нурмана не прирезали, а взяли с собой, — хороший признак. Возможно, остальным тоже сохранят жизнь. Значит, можно будет договориться. Выкуп дать или еще как-нибудь...
Гридень не знал, что с точки зрения деревлянских жрецов физическое состояние жертвы не имеет значения. Живая — и ладно.
Когда Йонаха наконец сняли и уложили наземь, рук и ног он уже не чувствовал. Зато чуть позже, когда ослабили ремни, хузарин вцепился зубами в железный ворот кольчуги — чтоб не заорать от боли.
Двое лесовиков, которых оставили присматривать за ним, злорадно ухмылялись. Они с удовольствием зарезали бы пленника, покалечившего их родичей, но — придется потерпеть. Недолго. Когда солнце коснется края земли, свирепый чужак отправится за Кромку, чтобы служить пращурам деревлянского племени. А чтобы чужак забыл, какого он рода, и дух его служил верно, в рот его положат деревлянскую землю, вместо глаз вставят угли, взятые из вечного огня, на руки наложат древние знаки Верности и Повиновения, а сердце проткнут ветвью Священного Древа. И тогда там, за Кромкой, этот совсем молодой, но уже грозный воин станет разить врагов деревлянского племени. И всё равно деревлянам было приятно поглядеть, как он мучается.
Деревлянский волох
Узловатые руки деревлянского волоха покрывали синие и черные узоры древних знаков. По этим знакам любой другой служитель богов мог легко определить его ранг. Очень высокий ранг. Выше — лишь князь и сами боги. А поскольку князя у деревлян сейчас нет, то — одни боги. Но если богов как следует попросить — они дадут деревлянам князя. Сильного князя, который вернет древнему народу отнятое захватчиками.
Однако боги ничего не делают даром. Пять дней назад, в видении, волох говорил с их посланцем. Посланец назвал цену. Восемнадцать должны уйти за Кромку, чтобы оттуда пришел Великий Дух.
Восемнадцать — это немного. Когда волох еще не был волохом, а всего лишь юным служкой при капище, за Кромку отправляли десятки душ. Но то были простые души обычных пленников, или тех, кому выпал Жребий, или тех, кого присылал князь. А сейчас боги потребовали необычную жертву. Всего восемнадцать, зато все они должны быть могучими воинами.
Среди деревлян таких почти не осталось, а те, немногие, нужны самим деревлянам. Поэтому Круг старейшин решил: жертвами должны быть русы. Правда, не все старейшины были единодушны. Сначала многие говорили, что ссориться с русами не стоит. Что это очень опасно.
Но тут очень кстати пришла весть о смерти княгини Ольги, и все поняли: это Знак от богов. Боги освободили деревлян от клятвы верности Киеву. И в тот же день побежали по деревлянским тропам вестники, скликая народ и объявляя ему волю старейшин.
И уже на следующий день к старшему волоху повели пленных, мухсчин и женщин (ведь у русов и женщины могут быть воинами — покойная княгиня тому порукой). К сожалению, лишь немногие оказались подходящими, потому охота продолжалась. И вот наконец сегодня на капище доставили последнего, восемнадцатого. Правда, один из пленников вызывал сомнение, поэтому старшего волоха попросили на него взглянуть.
— Он не помрет? — с сомнением спросил один из младших волохов, глядя на Хругнира.