В один из дней на закате их совместной пещерной жизни Пенни отставила чай, решив покопаться среди лишенных мяса косточек и облизанной яичной скорлупы, устилавшей каменный пол. До возвращения Бабы с охоты еще имелось время, и она желала исправить один серьезный проступок. Пошарив в мусоре, Пенни наткнулась на искомое: свой мобильник. Иконка на экране сообщила, что в аккумуляторе оставалось энергии на несколько секунд. Пенни набрала нью-йоркский номер, хранившийся в одной из ячеек памяти.
Мужчина откликнулся на первый же гудок.
– Бренда? – Его голос сипел как после многомесячных рыданий.
Пенни грустно промолвила:
– Нет.
И исполнившись сострадания, добавила:
– Это я.
– Ах да, – согласился он. – Встреча в Центральном парке.
Бедный, раздавленный несчастьем горемыка.
Пенни самой себе напомнила причину звонка. Во-первых, она хотела покаяться и признать хотя бы часть вины за чумную заразу «До самых кончиков». А во-вторых, поклясться, что сделает все возможное для ликвидации кризиса. Тянуло заверить этого обезлюбленного, малознакомого страдальца, что она вот-вот бросит вызов Корнелиусу Линусу Максвеллу. Совсем скоро обретет квалификацию полноправной секс-колдуньи, в чьих силах поставить заслон, разоблачить наноботский заговор Макса. Пенни очень хотела, чтобы ее участливые слова окутали бедолагу теплым одеялом. Однако в решающий момент смелость ее покинула. Вместо этого она спросила:
– А как вас зовут?
Мужчина в телефоне шмыгнул носом.
– Юрий.
Когда его дрожащий голос немного успокоился, он, в свою очередь, поинтересовался:
– А вас?
Трудно сказать почему, но с этими словами в воздухе повисла какая-то двусмысленная недосказанность.
Пенни призадумалась, называть ли свое истинное имя. Виновато помаргивая, проводила взглядом полет птахи в синем непальском небе, что раскинулось за пещерным зевом. И наконец ответила:
– Ширли.
Последовала долгая пауза, в конце которой мужчина повторил:
– Ширли.
Его тон ощетинился колючками.
– Интересно, отчего же мой телефон показывает «Пенни Харриган»?
Пойманная с поличным, девушка оцепенела, утратив дар речи и подвижности в суставах. Зато сердце, напротив, разогналось до 165 ударов в минуту.
– А не надо строить из себя дурочку, – поделился советом мужчина по имени Юрий. – Я тоже умею читать «Нэшнл инкуайрер». – Его голос был пропитан горечью. – Там пишут, что Пенни Харриган решила отсудить себе авторство «До самых кончиков»! Я сам видел в новостях, что заседание назначили на следующую неделю… Ты украла мою Бренду! Ты! Отбила жен у миллионов! Разлучила детей с матерями!
Обличительная тирада поднялась до таких децибелов, что Пенни была вынуждена разогнуть руку в локте. Пещера тряслась от угроз. Ошибки нет: в голосе собеседника слышалось глумление созревшего убийцы.
Возмущенный Юрий громыхал:
– Все мужики Нью-Йорка спят и видят, как бы до тебя добраться!
Мобильник робко пискнул, напоминая о севшем аккумуляторе.
– Вот только нос покажи на суде, – делился мужчина планами. – Да мы тебе руки-ноги повыдираем. А сегодня… а сегодня мы твой дом сожжем!
Угроза врезала Пенни под дых. Моник! – пронеслось в голове. Там Моник, одна-одинешенька, беспомощная пленница спальни с вафлями и бутылочкой воды. Ей надо позвонить. Ее надо предупредить. Ведь если раздосадованная толпа запалит дом с четырех углов, Моник сгорит заживо.
В этот миг аккумулятор и решил испустить дух.
Весь долгий рейс от Непала до Нью-Йорка Пенни думала о лучшей подруге. При мысли о Моник – некогда такой живой и задорной, а нынче как каторжник орудующей самотыком (копчиковой костью гомо сапиенса, отлитой из хайтек-полимера) в зашторенной комнате – хотелось разрыдаться. Злосчастная Моник, натершаяся до волдырей и мозолей в известных местах, без сомнения, пребывала в той сумеречной зоне, где наслаждение уступало очередь смерти. Пенни безмолвно молилась древним тантрическим богам, чтобы ее милая сожительница еще дышала.
Коротая время длительного перелета, она делала комплексы самоудовлетворяющих упражнений, которые Баба безжалостно вдалбливала в нее на занятиях. Доведя себя до черты оргазма, замещала щекотку чувств искренней любовью, которую питала к отцу. Нащипав и надергав соски чуть ли не до гипервентиляции, выполнила коммутационный переброс девятого вала страсти на образы котят-абиссинцев.
Изо дня в день старая карга хваталась то за одно, то за другое эротическое оружие. Орудуя грубыми сборками из костей, кремней и перьев, уподобляя их клиньям и рычагам, она достигала самых сокровенных тантрических точек Пенни. А уж обретя доступ, ведьма раз за разом доводила ученицу до умопомрачительного возбуждения, поощряя физический выброс восторга в форме конвульсий и фонтанов непечатной лексики. Потом, по окончании каждого урока, обтирала взмыленное тело Пенни губкой из ароматного мха.
За чаепитием Баба Седобородка разъясняла, что наслаждение представляет собой бессмертную энергию, которой можно управлять, пуская по нужному руслу. Наслаждение, поучала она, тяготеет к тем, кто сознательно тренирует свои воспринимающие органы. Вместе с тем, предостерегала Баба, его нельзя собирать или хотя бы удерживать в себе. Энергия должна пройти насквозь, в противном случае тебя ждет верная гибель.
Потрясая бараньим рогом, чьи свойства она дополнительно усилила, инкрустировав кость кремнистыми голышами и натерев возбуждающими мазями, колдунья укладывала Пенни обратно, приговаривая:
– Отдохнули и хватит, пора бы за учебу, голубка моя…
Круг замыкался. Сто тридцать шесть дней в Париже познакомили Пенни с наслаждением без любви. А недели уединения в сыром вертепе горной ведьмы научили ее, что ярчайший экстаз способен мирно сосуществовать даже с самой сильной привязанностью. Пенни сама изумлялась глубине той симпатии, которую испытывала к секс-ведунье. Вернее, изумилась – потому что произошло это один раз, зато в самый последний день, тем утром, когда она, проснувшись на коммунальном ложе из сушеного растительного материала, поняла, что настало время возвращаться в широкий мир.
Пенни на скорую руку позавтракала кашей из местных змей грубого помола, упаковала скудные пожитки в удобный, ноский овечий пузырь. Она так много времени провела совсем голой, что брючный костюм от Нормы Камали показался странным и чужим. Встав на колени, чтобы тихонько поцеловать спящую Бабу, Пенни начала нелегкий спуск по предрассветным обрывам Эвереста.
Сейчас, одиноко сидя в салоне арендованного реактивного самолета, с ног до головы обверсаченная по последней моде, Пенни попивала чай с молоком диких яков, заваренный на собранных ламией веточках. Заглянула в мейл-бокс и обнаружила, что слушание по ее делу о патентах назначено на ближайшие дни. Первым шагом в боевых действиях против Макса должен стать иск, оспаривающий эксклюзивность его прав на конструктивные решения. Максвелла надо вызвать на открытую схватку, а именно на публичный судебный разбор. Проигрыш дела означал гибель. Впрочем, смерть внушала ей не страх, а надежду, что когда-нибудь она вновь встретится с Бабой Седобородкой, на сей раз для вечного наслаждения.