Единства достигли.
Благотворные реформы — это поиск и установка баланса в разбалансированном государстве. Это создание равновесия между интересами Центра и интересами регионов, между интересами фирм, предприятий, акционерных компаний и интересами всей экономики, между интересами личности и интересами общества, государства. Перекосы в какую-то сторону, тем более преднамеренные, из корыстных побуждений «балансеров», только способствуют негативным процессам.
В студиях телекомплекса «Останкино» мы собрали больше сотни ученых, директоров, инженеров, экономистов, банкиров из разных регионов России. И поручили им смоделировать ситуации на конкретных примерах, если: отпустить цены до приватизации, провести обвальное или поэтапное разгосударствление собственности, государство полностью уйдет из экономики или останется по убывающей регулятором перестроечных процессов и т. д.
Люди работали двое суток: анализировали, считали, прикидывали последствия для своих регионов, для страны в целом. И выдавали рекомендации. Большая группа телеоператоров снимала все это действо на пленку.
После урезания длиннот и монтажа получился материал для просмотра на четыре часа. Предсказано было все, что потом обрушилось на Россию. Но главное, участники Игры предлагали пути — как безболезненнее для народа сменить экономическую политику. Доброкачественные реформы — это приобретения для большинства, а не потери. Если наоборот, тогда мы имеем дело с контрреволюцией.
Кассеты я принес к Ельцину — у него выпрашивал деньги на Игру. И предложил организовать в ближайший из вечеров коллективный просмотр материала правительством.
— А что они у вас там наговорили? — поинтересовался президент. Я начал рассказывать. Он слушал минут десять, потом сказал:
— Сплошная чернота. Передайте кассеты Бурбулису — пусть они определятся с Гайдаром.
Бурбулис был первым вице-премьером и материалом заинтересовался. Но, переговорив с Егором Тимуровичем, остыл. И засунул пленки куда-то подальше. Больше я их не видел. Просмотра не было — сколько ни напоминал.
Равнодушное отношение к судьбе России — теперь привычное состояние нашего общества. Ельцину с Путиным удалось-таки вынуть из нации стержень меньше чем за одно поколение. Не без огрома-а-адной помощи подручного московско-питерского бомонда.
А тогда люди поверили в добрые намерения новой власти, еще не догадывались о ее истинных целях и активно несли в кабинеты чиновников свои предложения по обустройству России. Поскольку у «розовых мальчиков» ходоки получали от ворот поворот, они шли к тем, кто имел прямой выход на Ельцина.
Мне пришлось даже зачислить в штаб министерства аналитика — лауреата Ленинской премии. С ним мы отбирали, на наш взгляд, ценные предложения, обобщали их и выводы излагали в записках президенту. С записками я направлялся к Ельцину. Он читал, затем авторучкой выводил угловатым почерком поручение: «Е.Т.Гайдару. Прошу рассмотреть». Все записки исчезали бесследно, как самолеты в Бермудском треугольнике — не попадали в струю.
Последней моей настырной попыткой помочь реформатору-президенту была поездка в Японию. Ее предложил мне сам Ельцин — что-то таинственное для него крылось в той силе, которая подняла за короткое время бедную островную страну до уровня великих экономических держав. Все-таки оставалась в Борисе Николаевиче русская зависть к успехам соседей.
Япония после 45-го года начинала с нуля. Американцы сожгли напалмом ее города, включая Токио (все они были деревянными), и отказались предоставить помощь по плану Маршалла. А у страны — ни полезных ископаемых, кроме небольших запасов каменного угля, ни земли для сельхозобработки: 85 процентов территории занимают горы. В этих горах, вырыв себе миллионы нор-пещер, и ютилась вся нация после поражения в войне.
Оставалось только собирать на склонах траву для еды, да и та после атомных ударов по Хиросиме и Нагасаки была заражена радиацией во многих местах. Выпуск промышленной продукции составлял всего 28 процентов от довоенного уровня.
Не сравнить стартовые позиции ельцинской России с Японией — у Федерации была фора лет в пятьдесят. Объединяли нас только гипертрофированная военная индустрия (разрушенная у самураев американскими бомбардировками) и оккупационная администрация. Там — официально назначенная и признанная западным миром команда генерала Макартура, действовавшая на правах победителя, здесь — замаскированная структура Бнай Брита под псевдонимом Международный валютный фонд, диктовавшая политику реформ через представителей-аборигенов.
Японцы часто используют понятие «ошибки рынка». Свободному рынку вообще сопутствуют серьезные кризисы. А в транзитной, переходной экономике, где регуляционные рычаги старой системы демонтируются, а прочная новая институциональная база не создана, образуется опасный провал, безвластье механизмов развития. И сразу снимать конвой государства с режима перестройки экономических процессов — самоубийственный шаг.
Предприниматели, как электрический ток, выбирают кратчайший путь к прибыли — либеральные правила абсолютно свободного рынка это им позволяют. И деньги начинают роиться вокруг спекулятивных, посреднических и других сверхдоходных для рвачей, но пустоцветных для общества «купи-продай» операций. А капиталоемкие отрасли будут похерены окончательно. (Так и произошло в России.)
Как ни давила на японцев оккупационная администрация Макартура — они не отказались от государственного регулирования. Его смягчали постепенно, доведя до минимума только через 35 лет, в 80-е годы.
Была разработана система приоритетных производств. На первое место поставили новую отрасль для страны — выпуск автомобилей. И она, по замыслам реформаторов, должна была потянуть за собой расцвет металлургии, машиностроения и электронной промышленности, нефтехимпереработки. Уже в 80-е годы пять гигантов автомобилестроения — «Тойота», «Ниссан», «Хонда», «Мазда» и «Мицубиси», произвели машин в два раза больше, чем Германия и начали теснить США. А про электронику и говорить нечего.
Удивительно, но со временем Япония стала экспортировать и сельхозпродукцию — это при ее-то ничтожных размерах пашни! А дело в том, что землю там не расхватывали жены разных мэров без кепок и в кепках, не засовывали себе под задницу, чтобы выгодно перепродать. Государство распределило ее крестьянам, которых обеспечило семенами, техникой, удобрениями. Не больше одного гектара на душу — и никаких латифундистов! А значит — и никакого сговора монополистов.
Принцип реформ был острый, как бритва: «Если компания не служит обществу, то она заслуживает ликвидации». Американцы хихикали над причудами самураев и полезли было к ним с инвестициями. За годы Второй мировой войны кошельки янки распухли — в самый раз размещать капиталы в Стране восходящего солнца с ее дешевой в то время рабочей силой. Для вывоза прибылей в США.
Но японцы на законодательном уровне запретили иностранные денежные инвестиции в свою страну. Самые передовые технологические линии — пожалуйста, завозить можно. А кто отважится выращивать себе конкурентов собственными руками?