– Маринка, иди сюда, – решил позвать он.
Гусева скривила полные губы.
– Тебе чего, Щука?
– Васильева видела?
– Это из первого, что ли?
– Нет. Нашего Андрюху Васильева.
– Щука, ты чего, перегрелся? У нас нет никакого Андрюхи Васильева!
Увидев растерянное лицо Щукина, Маринка пожала плечами и побежала догонять девчонок.
И тут до Сереги дошло. Мальчика Колю после его пропажи тоже никто не помнил, как будто его и не было. А те двое из первого отряда? Растворились, как сахар в чае. Не было их – и все. А теперь, значит, Васильев…
Проводив взглядом удаляющийся отряд, Щукин направился к линейке. Поднырнул под кусты, прошел по тропинке, углубился в густую зелень острова. В голове сидела навязчивая мысль, что Васильев никуда не пропал, а так ловко спрятался, что они не успели заметить, куда он делся. И сейчас хитрый Андрюха сидит на мысе, болтает ножками и хохочет над ними от души.
Выйдя из зелени, Серега не сразу понял, чего ему не хватает на обрыве. Внизу журчит речка, на том берегу выставляют на солнце облезлые бока недостроенные корпуса.
Что-то было еще…
Точно! Нет креста. Есть ямка, разворошенная земля, но здорового темного тяжеленного креста – нет. А ведь он видел что-то странное, когда проходил мимо того места, где вчера первый отряд разбивал лагерь.
Кострище, в котором были слишком большие бревна!
Щукин выбежал на перешеек. Да, вот они лежат. Два бревна разной длины, сильно обгоревшие, но на одном из них еще можно прочитать надпись: «И не будет вам покоя, тем, кто ходит по земле». Серега толкнул бревно ногой и усмехнулся – кого совершенно не волнует вся эта чушь, так это первый отряд.
Он развернулся и опять пошел к мысу. Крест выдернули, осталось выяснить, что под ним находится.
Никакие привидения Серегу не волновали, не верил он в них, тем более днем. Ему только хотелось убедиться, что там, под землей, нет Васильева. И если его там не будет, то его уже не будет нигде… Или его и правда не было…
Земля была мягкой, копать ее оказалось легко. Вырыв хорошую ямку, Серега наткнулся на что-то твердое. Неровный камень… Щукин быстро очистил его от песка.
Белое гипсовое лицо, острый вздернутый нос, жесткие сжатые губы.
Веки моргнули, стряхивая песчинки. На Щукина посмотрели черные глубокие глаза.
Голова стала подниматься. Из-под земли вылезла рука, обхватила Серегу за талию, сбивая с ног, дернула вниз.
Черные глаза стремительно приблизились и поглотили его.
Было холодно, очень холодно. Щукин сидел на тумбе, подставляя лицо солнцу, и пытался согреться. Но такие горячие до недавнего времени солнечные лучики, не касаясь, обтекали его со всех сторон. От этого становилось еще холоднее.
От обиды он стал скрести край тумбы длинными металлическими когтями.
В мозгу вспыхнула яркая картинка.
Глебов разговаривает со старшим вожатым. Разговор заканчивается, Василий разворачивается и бежит к воротам.
Четко прозвучал приказ: «Мальчика привести на хоздвор, задержать до моего прихода, сделать своим».
Зашуршали кусты, к забору выбежал запыхавшийся Глебов. Увидев приятеля, он обрадованно взмахнул руками и быстро заговорил. Его слова доходили до сознания Сереги, как сквозь воду – приглушенно и замедленно.
Щукину хотелось вернуться в лагерь. Туда, где его ждали лопоухий Кривцов, рыжий Перепелкин и балбес Васильев, в тишину разрушенных стен. Ему пообещали, что там будет хорошо, всегда хорошо. И главное, он больше никогда ничего не будет бояться. Теперь все за него будут решать другие.
«Веди его», – раздался приказ.
Щукин спрыгнул на землю, пошел к хоздвору. Глебов помедлил, но побежал следом.
Солнце все так же обтекало Серегу со всех сторон, ходьба согревала слабо.
Когда Щукин пришел на место, приказы посыпались один за другим: «Схватить мальчика. Не пускать. Удерживать на месте».
Васька что-то кричал, пытался вырваться.
– Отпусти, – прошептала барабанщица, и Серега подчинился.
А потом произошла странная вещь. Ему приказали уходить домой, прихватив с собой Ваську. Но что-то ударило его в лоб, и он оказался лежащим на груде камней. В голове разорвался нестерпимо громкий крик.
И все закончилось.
– Серега!
Щукин приоткрыл глаза. Высоко над ним смутно виднелись два размытых лица, говорили писклявые голоса.
– Щука! Ты живой?
Голоса стремительно приблизились.
– Что же будет? – всхлипнула Ленка.
На лицо Щукина упало несколько слезинок. Он лизнул их языком. Соленые.
– Не реви, – толкнул девочку Глебов. – Вон, глаза открыл. Значит, жив. И когтей уже нет. Все в порядке! – Василий внимательно поглядел на еще не совсем пришедшего в себя товарища. – Это ты или опять не ты? – спросил он, толкая его в плечо.
– Где не я? – хрипло прошептал Щукин.
– Рассказывай, что было! – Глебов приподнял приятеля и посадил, удачно прислонив спиной к ржавому дырявому ведру.
– Васильев… – начал Щукин и замолчал.
– Что Васильев? – нетерпеливо подтолкнул его друг.
– Не бойся, – прошелестело сверху, и над ребятами склонилась знакомая фигура. В покореженную арматуру были вставлены куски гипса. Отбитые края состыковались плохо, поэтому смотрелась статуя жутковато. Но барабан и палочки она в своих гипсовых руках держала крепко. Часть лица была перепачкана в чем-то красном.
Щукин испуганно покосился на Глебова.
– Чего это с ней?
– Разбили ее. Забыл?
Щукин встряхнулся и опять чуть не потерял сознание, до того яркая картинка всплыла в его голове – разрушенные корпуса, среди высокой травы в шахматном порядке расставленные полупрозрачные фигуры ребят, отрешенные лица, пустые глаза.
– Она… – вскрикнул Серега, оглядываясь.
– Ушла, – успокоил его Васька. – Рассказывай.
Щукин схватил приятеля за рубашку, притянул к себе, нервно зашептав:
– Она там, под крестом лежит. Я сам видел. Крест сожгли, а она осталась. Глаза черные, смотрят. Она отряд собирает, свой собственный. Васильева к себе забрала, тех двоих из первого отряда… Зовут их как-то смешно… – Щукин потер лоб, мучительно вспоминая имена. – Я знал тогда, а теперь не помню. Там еще кое-кто есть. Меня к себе звала, но велела без тебя не приходить. – Щукин дернул друга к себе и заорал прямо ему в лицо: – Не ходи туда, Васька, не ходи! Там страшно! Не ходи!
Глебов еле оторвал от себя руки приятеля.
– Чего ты, Щука, – пробормотал он. – Все в порядке. Расслабься. Никуда мы не пойдем. Ленка, – толкнул он застывшую девочку, – чего сидишь? Тащи воды!