Сцена прощания вступила в финальную фазу. Глеб повис на шее Яны, обняв так, словно бы мать уезжала не на два дня, а на две недели. Ольга Антоновна продолжала повторять мантру-скороговорку про ненадежность современного отечественного авиапрома.
Даже такса Алиса — и та перешла с поскуливания на отрывистый, хрипатый лай. Словно предупреждая пророчески: «Не надо бы тебе туда ехать, кормилица! Одумайся, пока не поздно!»
— Яна Викторовна! Нам бы… того… Потому как — пробки. Полгорода стоит, — деликатно напомнил о себе Луканин.
— Да-да, Николай Иваныч. Едем.
Тем временем сидевший в припаркованной метрах в пятидесяти от подъезда Асеевых черной «бээмвухе» и пристально наблюдавший за происходящим во дворе Гордей достал из кармана мобильник:
— Пал Тимофеич!.. Это я… Асеева вышла из дома с чемоданом и сумкой. Попрощалась со своими. Похоже, собирается уезжать куда-то далеко… Да… Понял, хорошо…
«Фронтера» тронулась с места. Глеб наперегонки с Алиской проводили ее до самого выезда со двора, после чего побрели обратно, к бабушке.
Причем старушку-таксу пришлось снова взять на руки — чтобы та, с дури да сослепу, случайно не попала под колеса выруливавшей навстречу мальчику и собаке черной иномарке…
* * *
— Ну давай, дружище! Как говорится, выпьем за то, чтобы число взлетов оказалось равным количеству посадок.
— Тьфу на тебя! Вечно не в кассу шлёпнет, — проворчал Купцов, прикладываясь к рюмке.
Его дорожная, готовая к путешествию сумка стояла под вешалкой и на багаж командировочного габаритами своими не тянула, выдавая в хозяине типичного аскета. Более того, в последний момент, уже здесь, в конторе, Леонид вытащил из нее ноутбук, рассудив, что пару дней вполне может обойтись и без Интернета. «Да и есть ли вообще wi-fi в этой заднице мира?»
Инспектора дожидались приезда Луканина, который, забирая юрисконсультшу из Озерков, на обратном пути должен был подхватить Купцова и доставить обоих командированных в аэропорт. Коротая время, приятели дегустировали некогда презентованный Брюнетом — то ли с барского стола, то ли с барского плеча — дорогущий коньяк. При этом работающий виночерпием Петрухин наливал себе с горочкой, а вот Купцову — чисто гомеопатически.
— Так, тебе самую последнюю — и хорош. Да, и на вот, — Дмитрий услужливо сунул в карман напарнику пачку жевательной резинки. — Сожрешь сразу несколько. Дабы чудовище лишний раз не раздражать.
— Кого не раздражать?
— Яну Викторовну твою, кого ж еще?
— Аа-а! Спасибо.
— И — не дрейфь, дружище! В конце концов, там наверняка должны водиться местные отзывчивые селянки. Падкие на гостей из культурной столицы.
— Те, которые «отзывчивые», давно в эту самую культурную столицу перебрались. На заработки.
— Может, и так, — покладисто согласился Петрухин. — Тогда извини, но больше ничего не остается, как залудить в вечеру вискаря и брать штурмом старую и страшную юрисконсультшу. Только ей много не наливай: практика показывает, что пьяное женское чудовище способно на грубое изнасилование.
— Было бы неплохо, — машинально отозвался Купцов.
— Чего «неплохо»?
— А? Да нет, это я так, о своем.
— Ну-ну. Короче, ты там не тушуйся. И помни: командировка без секса, это все равно что…
— Блин! Ты заколебал меня уже! Со своим сексом!!! — непроизвольно взорвалось многонедельнонеудовлетворенное купцовское либидо.
— Спокойнее, инспектор! Держите себя в руках! Между прочим, мы с вами еще не в том возрасте, чтобы уподобляться Исааку Абрамычу.
— Кому?!
— Как? Ты не в курсе? Анекдот такой есть. Мне его Шафаревич, опер из Бэ-Ха-Управления, рассказывал: «„Исаак Абрамович, таки как вы относитесь к сексу?“— „Если честно, не очень“. — „А шо такое?“ — „Во-первых, меня укачивает. А во-вторых, после меня надо перетрахивать“».
Не успел Петрухин заржать над своим же анекдотом, как в кабинете затрезвонил телефон.
— Вас слушают! — официально отозвался Дмитрий и тут же сменил тон на игривый, рассчитывая на легкую зависть напарника. — Ах, это ты, заюшка!.. Что?.. Угу. А уж как я-то соскучился… А вот сегодня вечерком и встретимся… Что ты говоришь?.. Уже подъехали?.. Да, здесь… Сейчас выходит… Ну все, целую… Господин инспектор, таксо подано! Луканин с мадам на парковочке.
— Ну тогда пошел я, что ли?
— Давай хоть сумку до машины донесу, — благородно предложил Петрухин.
— Не надо, не провожай. А то еще расплачусь.
— Наше дело предложить — ваше дело отказаться. Всё, счастливо… Да, и это… — Дмитрий неожиданно посерьезнел: — Ленька!
— Ау?
— Я так и не понял, что там Брюнет намекал насчет гранатомета и засады. Его ведь не поймешь — то ли хохмит, то ли и в самом деле знает больше, чем говорит. Но все равно — поаккуратнее там. И лишний раз на рожон не лезь. Лады?
— Да вы никак тревожитесь за меня, инспектор? — прищурился Купцов.
И Петрухин в ответ поспешил разбавить искреннюю озабоченность напускным цинизмом:
— На самом деле я в первую очередь за себя тревожусь. Попадешь там, по извечной дурости своей, в какой-нить блудняк. А разруливать да дерьмо разгребать кого следом пошлют? Вот то-то…
* * *
Купцов вышел из кабинета, а Дмитрий переместился к окну, привычным жестом раздвинул жалюзи и выцепил взглядом «фронтеру», коей в данный момент Коля-Ваня старательно протирал лобовое стекло. Рядом стояла незнакомая Петрухину ладная шатенка (всё при ней!) и курила длинную дамскую сигарету.
— Не понял? А где бабуля? Странно… Хм, а это что за мамзель? Почему не знаю?.. А ведь хороша! Ей-богу, хороша!
Через минуту на парковке показался Купцов, и Коля-Ваня, торопливо выдвинувшись навстречу, угодливо перехватил у него сумку. Всё правильно: после истории с убийством Нокаута Луканин был инспекторам по гроб жизни должен.
Освободившись от багажа, Купцов за руку поздоровался с шатенкой и вполне по-свойски заговорил о чем-то. Вскоре та расхохоталась, а вот наблюдавший за ними Петрухин, напротив, нахмурился. Смутная догадка мелькнула в его мозгу.
Дальше — больше: дождавшись, когда барышня докурит, Купцов, как бы невзначай, приобнял ее в районе ягодиц и, сопроводив до машины, галантно распахнул дверцу. Шатенка забралась в салон, а Купцов неожиданно обернулся и метнул горделивый взгляд в сторону окон кабинета решальщиков. Словно бы заранее просчитав, что напарник обязательно станет наблюдать за процессом погрузки в машину.
Мало того! Видимо желая добить окончательно, Леонид еще и показал невидимому приятелю язык и лишь после этого скрылся в салоне. Втиснувшись не на переднюю, как обычно, а на заднюю парту — аккурат к даме…
— Ах ты ж скотина! — поперхнулся возмущением Петрухин. — Значит, говоришь, «чудовище»? «Старая и страшная»?!