— Будем вас пристально ждать, — хмыкнул Петрухин.
Депутат загрузился в представительский «вольво», и тот, демонстративно перевалив через двойную сплошную, набирая скорость, рванул в сторону центра…
* * *
— А как же Шмаков? — повторил свой вопрос Леонид.
— Вы неисправимый романтик, инспектор Купцов, — вздохнул Петрухин. — Поскольку, как я уже упомянул, во мне открылся дар ворожбы, мнится мне, что товарищ Шмаков в скором времени возьмет в руки зубило и сколет с таблички на двери кабинета две буквы — «И» и «О». Опосля чего продолжит звероподобно трудиться на благо российского спорта высоких достижений.
— А мы?
— А мы тоже звероподобно. Вот только наши достижения будут много скромнее. Пойми, Купчина! Во-первых, я не теленок, чтобы бодаться с государственным дубом. Во-вторых, нам с тобой за это не платят.
— Ты только что обвинял Шмакова в цинизме. Но при этом сам ведешь себя как самый законченный циник. Причем в квадрате.
— Ну тогда уж в кубе.
— В смысле?
— Ибо есть еще и в-третьих.
— Что еще за «третье»?
— В одиночку эту тему мне всё равно не осилить.
— Почему в одиночку? А я?
— А вы, Леонид Николаевич, по возвращении в славный город Питер выдвигаетесь в служебную командировку. В не менее славный город Каргополь. На поиски цельно стыренного медесодержащего лома.
— ЧЕГО!!
— Того самого. Я не мог оставить без внимания тревожный сигнал из глубинки и доказал Виктору Альбертычу целесообразность вашей отправки на место преступления, — Дмитрий достал из заднего кармана изрядно помятую распечатку, аккуратно расправил ее перед самым носом приятеля, и та материализовалась в виде «анонимки», которую три недели назад Купцов беспечно забросил на шкаф.
— Ну ты и свинья, Петрухин!
— Это тебе за Яну! — любуясь произведенным эффектом, мстительно докончил Дмитрий. — Которая якобы чудовище!..
…В тот день шел дождь. С утра шел дождь, и мои девчонки заныли: ну что это такое? Как дело к выходным — дождь, дождь… А я люблю, когда дождь. Санкт-Петербург — город дождя, неаполитанская солнечность для него противоестественна и более похожа на румянец у чахоточного. Я так своим девочкам и сказала. Они хорошие девочки — умненькие и со вкусом… Они у меня недавно работают и, наверное, долго не задержатся — денег-то в моей студии много не заработаешь… А сейчас к тому же лето, мертвый сезон… ужасное выражение, правда?.. Сейчас июль, а клиент начинает шевелиться только где-то в самом конце августа — начале сентября.
Итак: в тот день шел дождь… Я стояла у окна и смотрела, как идут по Гороховой пешеходы, блестят зонты, как стекают по стеклу капли. Девчонки мои ныли, что, мол, вот — как дело к выходным, так и дождь. А была пятница, и оставалось полчаса до закрытия, и было ясно, что никто к нам сегодня уже не придет. И я сказала девчонкам, что они свободны, могут идти домой, потому что никто сегодня не придет. Они обрадовались и мигом убежали, а я осталась отбывать свою повинность. Я сварила кофе и села на подоконник смотреть, как идет дождь. Моя студия находится на втором этаже, и сверху я вижу мистическую реку жизни, по которой плывут скользкие медузы зонтов и блестящие спины машин… Я сидела, взобравшись с ногами на подоконник, дымился кофе, внизу плыл против течения большой троллейбус… в Петербурге был вечер, дождь, июль, одиночество.
Я не услышала, как он вошел. Это очень странно, но я не услышала, как он вошел… Над входной дверью у нас висит колокольчик, и не услышать, как входит человек, нельзя. Но я — честное слово — не услышала. А услышала: «Добрый вечер».
Санкт-Петербург, 22 июля, пт.
День у Леонида начинался, как высказался бы его напарник Петрухин, «дико творчески». В пресловутом Каргополе, куда Купцов и в самом деле вынужденно прокатился, он умудрился застудить нерв давно и безнадежно дырявого зуба. В результате, промучившись пару дней, по возвращении на историческую родину Леониду пришлось намотать всю свою волю на кулак и отправиться к врачу. А поскольку он с детства чурался стоматологических приключений, настроение было, нежно выражаясь, так себе. Получасовое же сидение в очереди, да еще и строго напротив самодельного агитплаката «Зубы — это серьезно! Лечите — пока не поздно!», с которого на Купцова скалился гигантский кариесный зубище, этого самого настроения, понятно, не улучшило.
Время начала пытки неуклонно приближалось, а тут еще некстати (или наоборот?) заголосил мобильник.
Заголосил и голосом Петрухина поинтересовался:
— Здорова! Ты уже в зубодёрне?
— Щас буду заходить. А что?
— Когда отдуплишься… или чего там у тебя? Ду́пла или корни?.. Короче, потом пулей лети к Комарову в универсам. Я туда уже выдвигаюсь.
— А что стряслось? Неужто «хрюши», наконец, заявились?
— Да какие, в жопу, хрюши?! Комаровские бойцы бабенку на краже прихватили. А та оказалась супругой замглавы комитета по управлению городским имуществом Нарышкина. Мне Комар только что отзвонился. Весь на измене.
— Он там как? Сильно бухой?
— Судя по голосу, нетверёз баллов на пять по десятибалльной шкале.
— Ну тогда еще терпимо.
— Как сказать, — хмыкнул в ответ Петрухин. — Прикинь! Этот придурок не только самолично провел досмотр сумочки мадам, но еще и вроде как умудрился оставить на ее нежной ручке хорошенькую гематому.
— А вот это хужее.
— О чем и толкую. Ладно, все. Как вырвешься — сразу подруливай.
— Учти, быстро не получится. Я сегодня на своих двоих.
— Ничего, тачилу поймаешь — авось не обеднеешь. Всё, счастливо просверлиться!
Не успел Купцов сбросить звонок, как из кабинета выполз очередной пострадавший от стоматологического насилия. М-да… Если вспомнить старые советские кинофильмы о Гражданской войне, то люди, попавшие в подвалы контрразведки и впоследствии чудом вызволенные «нашими», выглядели куда краше.
Следом за «освобожденным» в коридор вышла здоровенная грудастая медсестра и с интонациями Нины Руслановой из эпизода «Покровских ворот» пробасила:
— Следующий! Кто тут Купцов?
— Э-э-э-э… Я.
— Ну? И чё сидишь — мышей не ловишь? Заходь.
— Я… я это… — побледнел Леонид и рефлекторно прижал к груди телефон. — Я… Мне… вот только что… с работы позвонили… Срочно сказали приехать… Я в другой раз… Извините…