Размышляя, он продолжал любоваться Анной — она была прелестна.
Неожиданно герцог почувствовал такое сильное желание прикоснуться к ней, что лишь железная воля удержала его от того, чтобы протянуть к ней руки, чтобы обхватить ими Анну и крепко прижать к себе.
Какая для него была пытка и одновременно радость, когда они неделю назад остановились на ночь в небольшой гавани на юге Италии, где на краю причала примостился маленький оркестр — два скрипача, цимбалист и музыкант, игравший на тамбурине.
Герцог с Анной сидели в салоне яхты, иллюминаторы были открыты, чтобы в них залетал ночной бриз.
Анна подошла к одному из иллюминаторов, восхищенная не только музыкой, но и странными одеяниями музыкантов.
Герцогу пришла в голову идея.
— По-моему, мне представилась прекрасная возможность научить тебя танцевать.
Как он и ожидал. Анна схватывала все движения на лету и двигалась так плавно, что ему казалось, будто он танцует не с женщиной, а с грациозной феей.
Они кружили и кружили по салону, а затем музыка прервалась, и Анна захлопала в ладоши, умоляя продолжать.
Музыка заиграла вновь. Анна оказалась замечательной ученицей, с каждой минутой они двигалась все увереннее, и тогда герцог чуть сильнее прижал Анну к себе, ощущая волнующее прикосновение ее стройного гибкого тела.
Когда отзвучал еще один томный вальс, герцог, не разжимая объятий, выдохнул, глядя прямо в глаза Анны:
— Теперь мы можем танцевать вместе.
В его низком голосе прозвучала страстная нотка, которую опытная женщина распознала бы немедленно.
— Это было волшебно, — откликнулась Анна.
— Хочешь повторить?
— Конечно! Снова и снова! Девушки в монастыре иногда говорили, что им хотелось бы танцевать, а те, кто испытал когда-то, что такое танцы, старались на словах передать свои ощущения, но что это будет вот так, я и не подозревала!
— Как так? — спросил герцог.
— Что полностью сливаешься с музыкой, начинаешь слышать ее не только ушами, но и ногами… всем телом.
Герцогу хотелось добавить: «То же самое можно сказать про любовь», но он знал, что Анна не поймет его.
Она ловко выскользнула из рук герцога и подбежала к иллюминатору.
— Нужно помахать музыкантам, — сказала она, — показать им, как нам понравилась их игра.
Она высунулась в иллюминатор, принялась махать рукой, и герцог услышал, как сидевший на причале музыкант сказал:
— Граци, синьора, граци танте!
Анна обернулась, чтобы посмотреть на герцога, и обнаружила его совсем рядом, прямо за спиной.
— Я хотел бы сказать то же самое, — улыбнулся он. — Мольто граци, синьора!
Анна сделала глубокий книксен.
— И вам граци, дорогой синьор!
Глаза у нее горели, но не тем огнем, который так хотелось увидеть герцогу.
Вынырнув из приятных воспоминаний, герцог увидел, что его матросы уже устанавливают мачту на самой маленькой из шлюпок и крепят ярко-красный, медленно разворачивающийся на ветру парус.
Анна села на корме, герцог взял в руки румпель, и они заскользили по воде.
— Это просто чудо! — кричала Анна. — А еще быстрее можно?
— Это целиком зависит от ветра, — ответил герцог. — Капитан полагает, что вскоре он усилится.
— Надеюсь, капитан не ошибся.
Анна мечтательно смотрела на небо, которое по-прежнему оставалось чистым и прозрачным, хотя солнце обжигало уже не так сильно, как днем, и дул легкий ветер.
— Посвисти, — сказал герцог. — Каждый матрос знает, что хороший ветер нужно высвистеть.
Анна рассмеялась и сложила губы трубочкой.
У нее это вышло так очаровательно, что герцогу тут же захотелось поцеловать ее, но он мог только мечтать об этом, к тому же у него была масса дел — поправить парус так, чтобы утлегарь — брус, к которому крепится нижний край паруса, — отклонился за борт. После этого шлюпка поймала ветер и двинулась быстрее.
— Получилось! Получилось! — восторженно воскликнула Анна. — Я посвистела, и ветер задул!
Ветер действительно усилился. Маленькая шлюпка продолжала набирать ход, алый парус все сильнее выгибался вперед, выделяясь ярким пятном на фоне синей морской воды.
— Быстрее! Быстрее! — кричала Анна, а герцог прилагал все свое мастерство, пытаясь справиться с разогнавшейся до невиданной скорости шлюпкой.
Так они неслись под парусом с полчаса, потом, почувствовав недоброе, герцог поднял голову вверх и увидел, что солнце исчезло, а прозрачное небо затянуло темно-серыми, тяжелыми облаками.
Герцог посмотрел вдаль.
Желая угодить Анне, он разогнал шлюпку гораздо сильнее, чем собирался, и яхта давно скрылась из вида. Чтобы найти ее и вернуться, теперь требовалось немалое время.
— Пригни голову, — попросил герцог Анну, отвернул утлегарь назад и принялся делать то, для чего требовалось все его немалое мастерство яхтсмена.
Ворон превосходно умел ходить под парусом, это был один из его самых любимых видов спорта.
В прошлом году он выиграл несколько гонок в Каусе, на острове Уайт, не раз побеждал сильных соперников и на южном побережье Франции.
Но теперь, с опаской следя за тем, как стремительно портится погода, герцог понимал, что совершил большую ошибку, так далеко уйдя по ветру, тем более в этих водах, которые известны морякам как непредсказуемые и опасные.
— Все в порядке? — спросила его Анна.
— Я собираюсь повернуть назад, к яхте, — беззаботным тоном сообщил герцог, не желая пугать ее.
— Море становится беспокойным.
— Я это заметил, — сухо ответил он. — Но ты говорила мне, что умеешь ходить под парусом.
— Умела, во всяком случае, — сказала она. — Но мне будет крайне неловко, если ты докажешь, что это не так.
— Черному морю никогда нельзя верить, — заметил герцог, — даже мне, хотя черный — это мой цвет.
Он живо представил, что должна будет чувствовать Анна, когда под крики толпы «Черный Ворон! Черный Ворон!» его лошади первыми примчатся, грохоча копытами, к финишу.
Ему всегда нравилось быть популярным среди толпы любителей скачек. Многие стремились завязать с ним знакомство, справиться о той или иной лошади, ее шансах на победу. Считалось также, что чутье редко подводит его относительно того, хороший спортсмен тот или иной человек или нет.
— Почему ты выбрал черный цвет? — спросила Анна.
— Потому, что он лучше всего подходит к моему прозвищу — Ворон.
— К прозвищу — может быть. Но этот цвет тебе не подходит.