— Анатолый Якохлевыч! Ужин я вже сробыла. Мабуть, я тогда вже пийду до дому?
— А? Что?.. Ах да, Олеся. Да, можешь. Иди… Постой, а ты не в курсе, где сейчас Ольга Сергеевна? Я что-то никак не могу до нее дозвониться?
— Так воны ж в театру! Там жеж треба телефоны выключаты.
— Ах да, я и забыл совсем. Всё, Олеся, ты свободна. До завтра.
— До побачення…
— Петр Николаевич! Борщика украинского не желаете? Наша Олеся — большой специалист!
— Спасибо. Не желаю.
— Ну, как хотите… Извините, мне сейчас крайне потребно сделать один звоночек. Как раз по нашему делу. А вы пока, чтоб не скучать, альбомчики полистайте… Очень редкие у меня альбомчики… рекомендую…
С этими словами Радецкий вышел из кабинета и плотно прикрыл за собой дверь…
* * *
Трое в штатском сидели внутри припаркованной во дворе черной «Вольво».
Пружина событий, начавшая закручиваться несколько часов назад, к этой минуте сжалась до предела, а потому эмоциональное напряжение, ограниченное каркасом комфортного кожаного салона, буквально висело в воздухе. То самое НАПРЯЖЕНИЕ, кое психологи поэтично характеризуют «струной, натянутой между нашими страхами и амбициями».
В полной тишине на кармане Бочарова незнакомо заголосил мобильник, и старлей, всмотревшись в дисплейчик, откомментировал:
— Наш клиент названивает.
— Всё правильно, — кивнул старший: и по возрасту, и по званию. — Он желает удостовериться в полномочиях Сережи. Так что трубу ты грамотно подмахнул.
— Надеюсь, он все-таки его впустит? — тревожно подал голос капитан. — Иначе с колес придется искать другое решение.
— Надо будет — найдем. Но сегодня, кровь из носу, обязательно нужно со всем этим покончить…
* * *
Вернувшаяся ближе к полуночи из театра на такси Ольга Сергеевна поднялась на лестничную площадку и вошла в квартиру с негодующим возгласом:
— Жорик! Эта дура Олеся опять не закрыла за собой дверь. Я сто раз тебя просила, чтобы ты ее контролировал… Жорик! По вине этой идиотки нас когда-нибудь обворуют!..
Реакции на сотрясание воздуха не последовало. Абсолютно никакой.
И это обстоятельство возмутило Радецкую еще сильнее.
Она добрела до кабинета супруга и…
…Анатолий Яковлевич лежал в неестественно-вывернутой позе с открытыми остекленевшими глазами. Благородные седые пряди прикрывали разбитый правый висок, однако на полу возле правого же уха темнела, подсыхая, лужица натекшей крови.
Мертвая рука антиквара продолжала сжимать рукоятку травматического пистолета. Судя по всему, хозяин до последнего пытался защищать содержимое своего сейфа. Дверца которого была распахнута, демонстрируя, что таковое содержимое поменяло своего владельца…
Мадам Радецкая испустила истошный вопль и тем самым вторично едва не довела до инфаркта Мурочку. Только-только вроде бы отошедшую от жутких, смертельно перепугавших ее событий, случившихся в хозяйском кабинете несколькими часами ранее…
Санкт-Петербург, 12 декабря 2011 года, пн.
За окном моросил меленький, противный и — отнюдь не снег.
В новом сезоне питерская Зима не спешила заявлять о законных правах, пока что обозначая себя исключительно в днях календаря и в давно, еще с конца прошлого месяца, расставленных по городу новогодних елях. В бесснежном промозглом антураже последние смотрелись в высшей степени нелепо и, что называется, «не радовали».
Леонид Купцов стоял у окна, пялился в унылую серую муть и разговаривал по телефону. Из предметов одежды на нем наличествовали лишь, извините за такую пикантную подробность, спортивные труселя.
— А к чему такая спешка?.. Даже так? Хм… вот не люблю я подобные конспиративные игрушечки… Что?.. А я здесь при чем? Почему я должен быть в курсе за местонахождение нашего юриста?..
Реагируя на последнюю фразу, Асеева заинтригованно приоткрыла глаза. В данный момент юрисконсульт «Магистрали» географически находилась здесь же, в комнате. А комната, равно как сама квартира, принадлежала Купцову.
В отличие от хозяина, из предметов одежды на Яне Викторовне сейчас наличествовало… категорическое «ничего». Даже такой важный аксессуар, как мобильник, — и тот находился в сумочке. Да еще и в режиме отключки. Собственно, это обстоятельство и служило причиной сиюминутного «скоромного» стояния Леонида Николаевича в позе: к возлюбленной — задом, к окошку — передом. За стояние… хм… иной природы живописать не будем. Ежу понятно, что у пылкого, относительно недавно добившегося ответной взаимности влюбленного таковое стояние обязательно имело место быть.
— …Что-что ее мама говорит?.. Дома не ночевала? Ай-ай, ужас какой… Нет, я не в курсе… Хорошо, понял тебя, Дима. Давай, жду…
— Что там опять стряслось? — расслабленно потягиваясь на измятых Купцовских простынях, поинтересовалась Яна.
— Не знаю. Но Брюнет объявил тревогу тревожную: приказано прибыть в контору в течение часа.
— А про меня Петрухин зачем спрашивал?
— Вроде как твое присутствие также обязательно. Так что тебя активно разыскивают.
— В моем контракте нет пункта, предусматривающего доклад о том, где и с кем я провожу ночь, — беззаботно отреагировала на поведанное Асеева и лишь теперь целомудренно натянула на себя одеяло.
Натянула, впрочем, до пределов подчеркнуто-выгодно-известных.
— И вообще — у меня плавающий рабочий график. Когда возвращается Ирина?
— Не раньше полудня.
— Вот к полудню и подъеду. Перетопчется ваш Брюнет. Кстати, я жду обещанный кофе.
— Оно-то так, — вздохнул Купцов. — Вот только через полчаса за мной заедет Димка.
— О, Господи! — как ужаленная Яна подорвалась с постели и стала лихорадочно собирать хаотично разбросанные верхне-нижние предметы одежды.
— Да ты чего так сгоношилась? Димка — свой человек. Он не кусается.
— Да если твой Петрухин меня здесь застанет, потом житья не даст! Изведет своими скабрезными шуточками и подколочками.
— А как же кофе? Который в постель?
— А кофе подашь в ванную!
Юрисконсульт «Магистрали» сгребла вещи в охапку и, как была, нагишом, выскочила из спальни.
* * *
Через сорок минут микроавтобус решальщиков катил в направлении головного «магистрального» офиса. Вернее будет сказать — в режиме «старт-стопа» двигался в вяло ползущей в центр пробке.
Столь дивно начинавшееся для инспектора Купцова утро показало зубья. А потому был сейчас Леонид Николаевич зело мрачен и на привычную балагурность напарника реагировал нехотя и неадекватно.