Цубербиллер позвонил в Борисов и распорядился провести тотальную проверку всех жителей города и всех офицеров, которые находятся сейчас там. Сообщить ему список раненых из числа тех, что были доставлены после крушения и размещены в борисовском госпитале.
* * *
Айнзатц-команда оцепила дом Гиппенрейтера и тщательно обыскала хату, баню и все сараи. Перепуганная Двойра (муж был на рынке) бойко отвечала на все вопросы. Да, стояли у них на постое немецкие солдаты. Да, был среди них майор, который хорошо говорил по-русски. Но как уехал четыре дня назад, так и не появлялся. Вещи его остались. Двойра благоразумно умолчала о возвращении Лобова.
Обыск и осмотр вещей Вебера — смены белья, полевого бинокля «Цейсс» да бритвенного прибора — ничего не дал. Все это были вещи настоящего майора Вебера. Двойра нашла еще его офицерский плащ.
— Юде? — спросил ее начальник айнзатц-команды.
— Найн, найн! — замахала руками Двойра. — Караимы мы! Вот и документ у нас есть! Адонамй Яшума хамашимах!
Офицер прочитал бумагу, недоверчиво скривил губы, но ничего не сказал. У него сейчас было другое задание, не имевшее отношения к «окончательному решению еврейского вопроса». Он забрал бинокль, бритвенный прибор и плащ, оставил двух человек в засаде и вернулся на доклад.
Тем временем Цубербиллер получил список пострадавших при взрыве в эшелоне. Майор Вебер в нем не значился. Но зато начальник борисовского госпиталя сообщил, что пятеро пассажиров эшелона W 4/771, получивших особо тяжелые повреждения, были переданы в санитарный поезд болгарского Красного Креста. У Цубирбиллера была волчья хватка, и он немедленно навел справки о болгарском санитарном поезде. Поезд вышел из Варшавы и был на подходе ко Львову. Надо было подождать не более пяти часов.
* * *
Когда Борух вернулся с рынка, перепуганная Двойра отвела его в баньку и рассказала про утренний «жах» и как их спасла ее «караимская» справка.
— У нас жили бандиты, Борух! И немцы их ищут!
— Бандиты ищут бандитов, а честных людей отправляют в гетто, — резюмировал Борух. — Нам надо тикать отсюда! И как можно скорее.
— Надо тикать к тете Асе в Оршу! Я тебе сразу говорила.
— Ага. Твоя тетя Ася давно уже держит нам место в гетто. Тикать надо в Раков.
— А кто нам держит место в Ракове?
— У нас там есть знакомая душа — ксендз. Возможно, он отвезет нас на своей машине в Новогрудок. Это ближе, чем Орша.
Двойра задумалась и просияла:
— В Новогрудке у меня есть тетя Бася!
— Вот видишь, и ты столько лет молчала про нее! Она будет так рада увидеть свою племянницу!
— А в Новогрудке есть гетто?
— Гетто сегодня есть везде, где есть евреи. Но мы теперь караимы, и потому надо держаться ближе к Литве, к Тракаю.
— А ты знаешь караимский язык?
— Немцы его тоже не знают. Но у нас есть документ.
— Борух, разве ты забыл, что бьют не по паспорту…
— Не забыл. Но лучше вспомни, нет ли у тебя в родне караимов?
— У меня их столько же, сколько у тебя калмыков. Но тетя Бася нас примет, хоть мы и караимы! Дай Бог ей здоровья и многих лет!
— Дай Бог! Хорошо, когда мы думаем вместе. Дай, я тебя поцелую!
— Я тебе не противна после этого бандита, который меня изнасиловал?!
— Бедная девочка, тебе столько пришлось пережить! Иди, я обниму тебя!
* * *
Офицер гестапо встретил болгарский санитарный поезд во Львове и тут же потребовал регистрационный журнал. Записи в журнале делал болгарский санитар на болгарском языке. Он не очень разбирался в чинах вермахта, и поэтому всех записал как «нем. офиц.». Фамилия «Вебер» начиналась с кириллической буквы «В», которую офицер прочитал как немецкое «В» — Бебер. Телефонная связь между Львовом и Минске была не очень надежной. И сквозь треск и шипенье в трубке Цубербиллеру послышалось — Бибер. Именно так он и пометил себе в блокноте. Майора Вебера в болгарском санитарном поезде не было. Один черт знал, куда он провалился!
Но тут в Орше произошла новая железнодорожная диверсия, и Цубербиллер решил искать майора Вебера в Орше. Ведь тому ничего не стоило перебраться туда из Борисова даже пешком. А уж если его поджидала там машина… Как же он сразу не догадался, что именно Орша, мощный железнодорожный узел на пути к Москве, привлечет внимание главаря «Кобры»?! И в Оршу полетели строгие директивы…
* * *
В засаде немцы просидели у Гиппенрейтеров двое суток, а потом неожиданно покинули дом. Борух и Двойра, не дожидаясь новых визитов, тут же стали собираться в дорогу. Взяли только самое необходимое, погрузив узлы на старый ржавый велосипед без цепи. Они везли его по очереди, как тележку, до самого Ракова, и к вечеру уже были у ксендза. Тот встретил по-родственному, но поспешил утром пристроить их на подводу, которая шла в сторону Воложина. И только на третьи сутки кружным путем Гиппенрейтеры добрались до Новогрудка. Тетя Бася была жива и здорова и отвела им комнату в своем каменном доме напротив усадьбы Адама Мицкевича.
Борух нашел на чердаке у тети Баси старую катаринку [8] , наладил ее и теперь пел под нее песенки на городской площади:
Когда я был мальчишкой,
Носил я брюки клеш,
Соломенную шляпу,
В кармане финский нож…
Он переделывал слова, и блатная припевка обрастала бесконечными куплетами:
Когда же стал я фраер,
Носил я макинтош,
Велюровую шляпу,
В кармане финский нож…
И уж совсем на злобу дня пел в угоду публике:
Когда я стал зольдатен,
Носил стальной я шлем.
Мундир «фельд-грау». Вальтер.
И кортик «золинген»…
Катаринка играла три мелодии: вторая была — полька, а третья — полонез Огинского. Двойра обходила публику со шляпой и делала книксен, когда в шляпу бросали гроши. Деньги были самые разные — и польские злотые, и советские рубли, и оккупационные марки, и даже медные николаевские пятаки. Дома они сортировали выручку, раскладывая деньги по стопочкам.
— Деньги мусором не бывают, — приговаривал при этом Борух. — И ломаный грош в дело сгодится.
За день собиралась сумма, вполне достаточная, чтобы купить нехитрой еды на двоих.
В начале 1942 года Гиппенрейтеров отправили в гетто, которое размещалось за Замковым холмом. К осени следующего года немцы решили ликвидировать гетто и всех его обитателей. Но 1 сентября 1943 года новогрудские монахини — сестры назаретские — совершили свой подвиг во славу Христа. Они заменили собой одиннадцать евреев, которых вели на расстрел. Сестер расстреляли… Среди одиннадцати выкупленных ими ценой своей жизни человек были и Борух с Двойрой. Они без промедления покинули Новогрудок и ночью ушли в еврейский партизанский отряд, который скрывался в Налибокской пуще. Там они дождались лета 1944-го, когда Советская Армия, в ходе операции «Багратион» освободила почти всю территорию Белоруссии. И Гиппенрейтеры вернулись в родной Брест. Беспрепятственно вселились в свой старый — проданный Алексу — дом, и фотоателье «Искусство портрета» заработало с прежним усердием…