– Жизнь не перестает меня удивлять, – сказал Грубин. – Казалось бы, столько прожито и столько пережито. А ты пей, у меня еще пиво есть, целый ящик.
Из открытого окна комнаты Гаврилова доносилась нежная песня о любви. Пока что Гаврилов был богат и счастлив.
Тут Удалов не выдержал.
Он через весь двор – из окна в окно – крикнул:
– Гаврилов, ты на чем разбогател?
Гаврилов высунулся из окна. Он жевал. Держал в руке батон, а сам жевал.
Ответить Удалову он не смог. Рот был занят.
Потом отвернулся от окна и принялся заталкивать в рот батон. Странное поведение для молодого человека.
Не добившись ничего от Гаврилова, Удалов решил встретить Ксению.
Не то чтобы он тосковал без жены или сильно проголодался, но он не выносил нерешенных загадок.
Размышляя, Удалов вышел за ворота.
Атмосфера была душной, тяжелой, чреватой грозовым ливнем.
На сердце было одиноко.
Поднялась пыль. Давно пора заасфальтировать Пушкинскую. В Голландии или Японии даже в последней деревне пластик на улицах, а нам перед Галактикой стыдно.
Мимо Удалова медленно и чинно проследовала в скромном «запорожце» кубическая женщина Аня Бермудская в дорогой прическе, которая в парижских салонах именуется «Продолжай меня насиловать, шалун!».
Рядом с Аней сидел ее восьмидесятилетний поклонник Ю. К. Зритель с бокалом джин-тоника, который Аня употребляла на ходу.
Они ехали к центру. Видно, там чего-то плохо лежало.
На улице Советской, которую в свое время не переименовали, а теперь уж никогда не переименуют, у входа в бутик «Шахэрезад» стояла Раиса Лаубазанц, в девичестве Райка Верижкина, с протянутой рукой.
– Граждане, – бормотала она, – подайте, кто сколько может, мне не хватает категорически двадцать две у. е. на приобретение сапог из кожи игуанодона. Большое спасибо, Ванда Казимировна, дай вам бог любовника неутомимого, ой, спасибочки, Корнелий Иванович, от вас я такого не ожидала, а ты, Гаврилов, можешь идти со своим железным рублем сам знаешь куда; гражданин Ложкин, не приставайте к женщинам со своими лекциями, своей жене давайте советы, где валенки приобретать…
Раисе оставалось набрать всего шесть долларов, когда возле нее тормознул чернооконный десятиместный вседорожник «Альфа-шерман-студебеккер», совместное производство, на котором разъезжал Армен Лаубазанц с охраной. Под ним в Великом Гусляре – все химчистки.
– Только не проговорись Гамлету! – закричала, увидев родственника, Райка.
Армен зашипел на нее из вседорожника:
– Почему?
Армен никогда не вылезал из джипа, кушал в нем и спал, потому что не доверял никому, даже подругам.
– Ты же знаешь наше положение, – сказала Раиса.
– Надо было мне раньше сказать, – заметил Армен, – я бы тебе отстегнул.
– Не надо мне твоих грязных денег! – ответила Раиса. – У тебя проценты бесчеловечные. Не успеешь взять, на всю жизнь у тебя в кабале останешься.
– А разве моя кабала не греет?
Он давно подбирался к полногрудой жене младшего брата, но Раиса не продавалась.
Неожиданно хлынул июньский ливень, посыпался град, молнии прошили воздух, гром разорвал облака в клочья.
Армен захлопнул дверцу и умчался.
Над мокрой головой Раисы раскрылся голубой зонт.
Его держал в руке красивый черный Иван Иванов из Питера. Он служил агентом ФСБ по Вологодской области и расследовал убийство последнего игуанодона в зоопарке колумбийского города Картахена на реке Магдалина. Следы вели в Великий Гусляр, к мастерской по пошиву модельной обуви, принадлежавшей Армену Лаубазанцу.
– Спасибо, Иван Иванович, – сказала Раиса. – А то я бы простудилась.
Ливень бил по зонту так, что он прогибался, и дождевые струи рикошетом отскакивали в стену дома.
Иван Иванов был злобным и подлым человеком. Душа у не го была такая темная, что цвет ее проникал сквозь кожу, и многие принимали Иванова за негра.
– Называй меня Ваней, – сказал агент.
И тут случилось непоправимое.
Из старенького «запорожца», в который был втиснут двигатель «мерседеса-700», вылезла похожая на бегемотика в черных кудряшках Аня Бермудская, директор сберкассы, живущая, по слухам, на зарплату. К ней даже детский сад водили на экскурсию по теме «Так жить можно».
Райка не обратила внимания на Бермудскую. А зря.
Аня вошла в магазин, а за ней семенил ее покровитель Юлий К. Зритель.
Стоя под зонтиком Ивана Иванова, Раиса возобновила просьбы.
– Граждане, пожертвуйте мне несколько баксов. Нуждаюсь в вашей помощи. У меня муж ученый, в дерьме моченый, не может содержать молодую жену.
– Я могу принять участие, – прошептал негр Иванов.
– Обойдемся, – резко ответила Раиса.
И тут из бутика «Шахэрезад» вышла Аня Бермудская, неся в руках, без коробки, чтобы весь город мог наблюдать, пару туфель из кожи игуанодона.
Никогда вы не видели такого сказочного золотистого, чуть розоватого, переливающегося утренней дымкой цвета и подобной бархатистой фактуры. Раиса упала в обморок и, как спелая груша, угодила в жадные лапы негра Иванова.
Негр Иванов разрывался между любовью и долгом.
Любовь требовала, чтобы он тут же отнес к себе на явочную квартиру бесчувственную красавицу Райку, а долг призывал кинуть Раису как есть и бежать следом за Бермудской, чтобы конфисковать туфли из шкуры обитателя Красной книги.
– Не теряй времени, – прошептала бесчувственная Раиса, которая не скрывала своего презрения к мужчинам, самцам ублюдочным. Лишь в редчайших случаях она сама решала, кого из них допустить к своему телу, и мужчины могли утешать себя близостью с красивой молодой женщиной. – Не теряй времени, уноси меня, пока я без чувств, а Бермудскую мы с тобой достанем.
Может, она сказала эти слова, а может, произнесла их беззвучно, про себя, но Иван Иванов их почти не слышал. Он был оглушен стуком собственного сердца и пульсацией крови в ушах.
И он побежал по Советской улице, неся на руках Раису Лаубазанц.
Многие встречные наблюдатели и просто зеваки принялись звонить по сотовым Армену и Гамлету Лаубазанцам, чтобы те навели порядок, но у Армена было занято, а Гамлет не отвечал, так как оголтело изобретал нечто совершенно невероятное. Раиса предпочла остаться без сознания, решив, что пускай судьба за нее все решает. Пришла в себя она только на явочной квартире Ивана Иванова, под портретом Майка Тайсона, и принялась шептать:
– Ты – мой бык, а я – твоя Европа, понимаешь?