Это было точно такое же яйцо, как две капли воды, похожее на те, о которых писали газеты: на нем было выпуклое, еле видное изображение Святых Даров.

Мысли смешались в голове у дона Камилло. Он поместил яйцо в рюмочку, сел и уставился на него. Он созерцал яйцо не менее часа, потом резко вскочил и побежал прятать яйцо в шкаф. Затем он страшным голосом позвал сына пономаря.

— Беги к Пеппоне и вели ему немедленно явиться сюда со всеми его командирами. Скажи, что дело срочное и серьезное. Вопрос жизни и смерти!

Через полчаса явился Пеппоне со всем своим генеральным штабом. Он недоверчиво остановился в дверях.

— Входите, — сказал дон Камилло, — закройте дверь на засов и садитесь.

Они молча расселись, не сводя глаз с дона Камилло.

Он же снял со стены небольшое Распятие, положил его на красную обивку стола и сказал:

— Господа, если я поклянусь вам на этом Распятии, что говорю правду, вы мне поверите?

Они сидели полукругом, Пеппоне посередине. При этих словах все головы повернулись к нему.

— Да, — сказал Пеппоне.

— Да, — ответили остальные.

Дон Камилло порылся в шкафчике, протянул руку над Распятием и сказал:

— Клянусь, что это яйцо я час назад вынул из гнезда моей курицы Чернушки в собственном моем курятнике. И никто его туда не мог положить, потому что она его только-только снесла. Дверь курятника была заперта, я открыл замок своим ключом, который находится на общей связке с остальными ключами. Связку я всегда ношу в своем кармане.

Он протянул яйцо Пеппоне.

— Поверни.

Тут все поднялись, стали передавать друг другу яйцо, смотреть его на свет, корябать изображение ногтем. В конце концов побледневший Пеппоне осторожно положил яйцо на красную обивку.

— Ну и что вы теперь напишете на вашей стенболванке? Теперь, когда я всем покажу и дам потрогать это яйцо? — спросил дон Камилло. — Я позову самых серьезных ученых из города, чтобы они его изучили и подтвердили специальным сертификатом с печатями, что никакое это не мошенничество! И тогда будете писать, что все это выдумки журналистов? А не боитесь, что на вас накинутся женщины со всего округа, обвинят в святотатстве и выцарапют вам глаза?

Дон Камилло вытянул руку, яйцо в луче солнца сияло, будто серебряное, на огромной его ладони.

Пеппоне развел руками.

— Перед таким чудом, — пробормотал он, — что мы можем сказать?

Дон Камилло приподнял руку и торжественно произнес:

— Господь, сотворивший небо и землю, вселенную и все, что в ней, включая вас, оборванцев, для доказательства Своего Всемогущества не нуждается в помощи кур.

Он сжал кулак и раздавил яйцо.

Потом выбежал как стрела и вернулся, держа за горло курицу Чернушку.

— Вот тебе, — сказал он и свернул ей шею, — вот тебе, кура-кощунница, будешь знать, как порочить святыню!

Дон Камилло отшвырнул курицу в угол и двинулся, сжав кулаки, в сторону Пеппоне.

— Эй, дон Камилло, подождите, — отступая и закрывая руками шею, пробормотал Пеппоне, — не я же яйцо это снес…

Красные вышли из приходского дома и пошли через залитую солнцем площадь. Вдруг Нахал остановился и сказал:

— Не знаю, как это выразить, я в университетах не учился, но этот, даже если и поколотит, я бы на него не разозлился.

Пеппоне помычал. Такое с ним бывало. И он не злился.

А дон Камилло пошел доложить обо всем Христу.

— И как, — спросил он в заключение, — хорошо я поступил или плохо?

— Хорошо, — ответил Христос, — ты все хорошо сделал. Может, только немного переборщил, набросившись на бедную, невинную курицу.

— Господи, я уже два месяца мечтаю зажарить ее и съесть.

Христос улыбнулся.

— Тогда тебя можно понять, дон Камилло.

Преступление и наказание

Однажды утром дон Камилло, выйдя на церковный двор, обнаружил, что кто-то красной краской написал полуметровыми буквами на белоснежной стене приходского дома: «Дон Хамило».

Дон Камилло взял ведро известки и кисть и принялся за работу, но это была анилиновая краска, а для анилина нет ничего милее, чем известка сверху: клади ее хоть на три пальца толщиной, краска все равно проступает. Тогда дон Камилло взял скребок и полдня провозился, чтобы соскрести и краску, и известку.

Так что перед алтарем он предстал, как мельник, весь покрытый белой пылью, но настроение его было мрачно.

— Узнаю, кто это был, — сказал он, — так ему надаю, что из палки метелка выйдет.

— Дон Камилло, не надо себя накручивать, — посоветовал ему Христос. — Ребячья выходка, и ничего особенно обидного там не было.

— Хорошо ли это — обзывать служителя алтаря хамом?! И ведь удачная кличка: увидит кто — не отлепится до самой смерти.

— У тебя крепкая спина, дон Камилло, — улыбаясь, заметил Христос, — у Меня была не такая, а я нес Свой Крест и не собирался никому «надавать».

Иисус был прав. И все же в душе его не было уверенности. Поэтому вечером, вместо того чтобы лечь спать, он притаился в укромном месте и стал терпеливо ждать. И вот около двух часов ночи на церковном дворе появился некто, поставил на землю ведерко, обмакнул кисть и прошелся ею по стене приходского дома. Но не успел он вывести и первой буквы «Д», как дон Камилло опрокинул ведро с краской ему на голову и выдворил его с церковного двора всего одним, но суперреактивным пинком.

Анилиновая краска — мерзкая штука, так что бедному Джиготто (одному из самых лихих молодчиков Пеппоне) пришлось провести несколько дней, не выходя на работу. Запершись в доме, он коротал время в безуспешных попытках всеми известными на свете моющими средствами отскрести следы анилинового душа.

Однако слухи разносятся быстро, и кличка «Краснокожий» пристала к нему сразу и накрепко. Дон Камилло подлил масла в огонь: неприязнь Джиготто к нему достигла такой степени, что тот аж позеленел от злости, хоть и был совсем красным. И в один прекрасный вечер, возвращаясь от доктора, дон Камилло обнаружил, что ручка его двери измазана чем-то совершенно непотребным, но, увы, понял он это слишком поздно. Тогда, не говоря ни слова, он пошел в трактир и, вынув Джиготто из-за стола, влепил ему измазанной этой дрянью рукой такую затрещину, что и у слона бы в глазах потемнело. Тут, конечно, разборка перешла в политическую дискуссию, и, поскольку Джиготто был не один, а с пятью-шестью товарищами, дону Камилло пришлось пустить в ход деревянную скамью.

Поэтому неудивительно, что в ту же ночь неизвестный взорвал под окнами приходского дома ручную гранату.