— Спокойно, — сказал Пеппоне, — сначала мы должны еще разобраться, что это за каналья.

Шпендрик протянул ему бумажник, изъятый из кармана штрейкбрехера. Пеппоне сдал несчастного в стальные объятия Нахала, просмотрел содержимое бумажника и внимательно изучил пропуска и документы. Потом все сложил обратно и протянул бумажник владельцу.

— Отпустите его, — приказал он и опустил голову, — это недоразумение.

— Это еще почему? — не унималась визгливая баба.

— По кочану, — резко ответил Пеппоне. Баба притихла.

Пленнику помогли взобраться в кузов грузовичка «Летучего патруля» и отвезли к той самой прорехе в живой изгороди, из которой его недавно выволокли.

— Можете продолжать свою работу, — сказал Пеппоне.

— Нет уж, поеду домой, — ответил тот, — поезд через час.

Несколько минут постояли молча. Штрейкбрехер умылся водой из канала и вытерся носовым платком.

— Жаль, что так вышло, — вздохнул Пеппоне. — Но вы-то, профессор, вы университет закончили, как вы можете быть против бедных труженников села?

— Профессорам платят куда меньше, чем самому последнему батраку в деревне. К тому же я теперь безработный.

Пеппоне покачал головой.

— Понимаю, но это роли не играет. И даже если мы предположим, что у вас и у простого мужика потребности в питании одинаковы, голод ваш различен. Мужик, если голоден, он голоден, как конь, как корова, он не может управлять своим голодом, его этому не учили. А вы умеете.

— Мой сын не умеет.

Пеппоне развел руками.

— Если ему суждено то же ремесло, что и его отцу — он научится.

— Вам кажется, это справедливо?

— Не знаю, — сказал Пеппоне. — В сущности, это и странно, почему мы с вами, одинаково бедствуя, никогда не можем подняться вместе против тех, у кого есть с излишком.

— Вы сами сказали почему. Потому что наш голод различен.

Пеппоне покачал головой.

— Вот сказанул-то, как будто какой философ, — пробормотал он.

И они пошли, каждый своей дорогой. А проблема среднего класса осталась неразрешенной.

Ромео и Джульетта

Когда про кого-нибудь говорили, что он с Выжженной Земли, то с ним было все сразу ясно. Там, где появлялись люди с Выжженной Земли, случались драки и сыпались такие оглушительные оплеухи, что волосы на голове вставали дыбом. Выжженной Землей называлась узкая полоса, отделяющая поместье Боскаччо от большой дамбы. Ее прозвали так за полное отсутствие растительности, как будто по ней лишь вчера прокатилось войско Аттиллы. Посеять там можно было разве что динамит, ничто другое, точно, не выросло бы, потому что земля была каменистой, в сущности, и не земля вовсе, а часть речного русла. Старый Чиро купил ее в незапамятные времена, когда вернулся из Аргентины. Всю жизнь он надрывался, чтобы вырастить на ней хоть что-нибудь, он сеял пшеницу, но жать было нечего — земля не давала урожая. Зато рождались и рождались дети, и всю эту армию нужно было кормить. Тогда Чиро плюнул на землю и выложил последние из аргентинских сбережений за паровой комбайн, молотилку и фуражный пресс. Шел 1908 год, и это были чуть ли не первые машины во всей Низине. И вскоре он уже не только поправил свои дела, но и машин завел столько, что мог без труда смолотить зерно, производимое в нескольких округах. Уже тогда, в 1908, Чиро называли «стариком с Выжженной Земли», хотя ему едва стукнуло сорок. Зато у него было шесть сыновей, старшему из которых восемнадцать, и работал он как бык.

Выжженная Земля граничила с поместьем Торретта, которым владел Филотти. В 1908 году у него было тридцать голов скота и пятеро детей. Дела его шли неплохо, потому что на его участке стоило плюнуть — и вырастали такие пшеница и кукуруза, что хоть на выставку вези.

По правде говоря, Филотти был так туго набит деньгами, что едва не лопался, как бычья шкура на барабане, но вытащить из него хоть грош и Всемогущему было бы не под силу. Когда же наступала пора молотить, Филотти переплачивал втрое и вызывал молотилки бог знает откуда, чтобы только не пользоваться машинами с Выжженной Земли. Поводы у этой вражды были пустяковые: забитая камнем курица, собака, которую поколотили палкой. Но в Низине климат такой: летом солнце бьет по голове и плавит дома, а зимой и вовсе не разберешь, где тут деревня, а где погост, так что любой чепухи достаточно, чтобы разгорелся нескончаемый конфликт.

Филотти был богомолен, из тех, кто ни одной службы не пропустит, пусть у него хоть вся семья перемрет. Старик с Выжженной Земли назло ему отдыхал по субботам, а по воскресеньям работал. Он завел себе мальчишку-часового, чтобы тот сообщал ему, когда Филотти появится у забора, тогда старый Чиро выскакивал и начинал выкрикивать такие кощунственные слова, что у деревьев кора трещала от ужаса. Филотти все это выслушивал и копил желчь. Он ждал удобного случая. Потом случилась забастовка 1908 года. Казалось, народ совсем обезумел, дело принимало серьезный оборот. Тогдашний священник поддержал землевладельцев и тоже впал в немилость. На стенах появились грозные предупреждения: тому, кто посмеет пойти на мессу, не поздоровится.

В воскресенье Филотти поставил детей и родственников сторожить коровник, а сам взял двустволку и пошел на мессу как ни в чем не бывало. Старый священник сидел у себя в приходском доме.

— Все меня бросили, — пожаловался он Филотти, — все убежали, и пономарь, и служанка. Перетрусили до смерти.

— Это неважно, — сказал Филотти, — все равно надо служить.

— А кто мне будет прислуживать?

— Разберемся, — ответил Филотти.

Старик-священник начал служить, алтарником у него был Филотти, он стоял на коленях на ступеньке солеи, а под мышкой у него была зажата двустволка.

В церкви, кроме них, не было ни души, снаружи — тоже никого. Казалось, что город вымер.

Во время Евхаристического канона священник поднял, благословляя, Дары, и в этот миг дверь церкви с грохотом распахнулась. Священник не выдержал и обернулся: на церковном дворе в мрачном молчании стоял народ.

В дверях появился Чиро с Выжженной Земли, он стоял, не снимая шляпы, во рту его была сигара.

Священник окаменел с вознесенной Остией в руках. Чиро выпустил изо рта клубы сигарного дыма, надвинул поглубже шляпу на глаза, сунул руки в карманы и вошел в церковь.

Филотти позвонил в колокольчик, потом прицелился и выстрелил. Он перезарядил ружье и опять позвонил в колокольчик. Священник пришел в себя и продолжил службу.

С церковного двора всех будто ветром сдуло, даже мух не осталось.

Чиро не умер, он даже не был серьезно ранен, но продолжал лежать, потому что боялся получить еще заряд дроби. Он встал, когда месса закончилась и, не издав ни единого звука, поковылял к врачу, чтобы вынуть дробинки, изрешетившие его бок.