– Какая птаха к нам залетела. Не ожидал… Вот что значит жрать коньяк из горлышка у всех на виду! – Достав наручники, Якимов приказал: – Руки вперед!
Петрушев повиновался, и на его запястьях тотчас защелкнулись наручники.
– Вот теперь ты нам все расскажешь. Мы-то думали, что ты обычный нарушитель общественного порядка, а ты, значит, по большим делам специализируешься!
– Заявляю! Это оружие не мое, я его впервые вижу.
– Не переживай, разберемся что к чему. Не в первый раз!
– Послушайте, я ведь тоже в полиции служил. Не верите? Вы из какого округа?
– Из Северного, и что с того?
– Вот и я в Северном служил. А в каком ОВД, не в Головинском случайно?
– В Головинском.
– Совпадение какое, – приободрился Петрушев, – и я в Головинском ОВД, при полковнике Афанасьеве, сейчас он в аппарат ушел… Вы, наверное, недавно там работаете. Если не верите, пробейте меня по фамилии, давайте миром разойдемся, я отблагодарю!
– Давай его в машину!
– Чего стоишь? Поторапливайся!
Старшина-водитель уже открыл дверцу и терпеливо дожидался задержанного.
– Шагай! Голову наклони, а то лоб разобьешь и потом на нас свалишь! Забыл, наверное, как в полицейский «уазик» забираться?
– Никогда не думал, что в автозаке придется ехать.
– Ничего, все бывает впервые.
– Может, наручники снимете?
– Потерпишь!
Петрушев, ступив на сброшенную подножку, взобрался в автозак. Громко брякнув металлом, захлопнулась дверца.
– Романчук, перетряхни там весь багажник, может, еще что интересное отыщется.
– Есть перетряхнуть!
Закинув автомат за спину, Романчук склонился над багажником.
– Запаска… Инструменты, – шаркнул он по днищу металлом. – Рюкзак какой-то.
– Что в нем? – нетерпеливо спросил старший лейтенант и, поставив рюкзак рядом с собой, расшнуровал горловину. – Какие-то доски… – Вытянув одну из них, озадаченно протянул: – Кажись, на ней картина какая-то нарисована… Может, икона, не поймешь.
– Что на ней?
– Какие-то люди в старых одеждах. Краски тоже старые. Еще холст, картина какая-то… Яхта, что ли, с лодками. В потемках трудно разобрать. Тоже старая. Откуда у тебя эти картины? – повернулся он к Петрушеву.
– Понятия не имею, – произнес тот через зарешеченное окно. – Машина тоже не моя, взял напрокат, и что в ней находится, не знаю. Не имею привычки по чужим вещам шарить. Ты на техпаспорт взгляни, там написано, кому она принадлежит.
– Машина записана на Лиони Николаеву-Хофер. Кто она тебе?
– Можно сказать, подруга. Попросил у нее машину, чтобы по городу немного покататься. Не отказала… Ну, будьте людьми, отпустите! За мной не заржавеет.
– Вот так элитный коньяк без хорошей закуски жрать. Как видишь, скверные привычки до хорошего не доводят.
– Послушайте, а что с машиной-то делать? Чего ее здесь оставлять? Район нехороший, перед хозяйкой неудобно, машину просто на запчасти растащат.
– Ты за машину не переживай, – усмехнулся Якимов, – теперь это вещественная улика. Найдутся в полиции добрые люди, отгонят ее куда надо. Давай перекладываем все это в «уазик» и едем в отделение.
Через несколько минут полицейский «УАЗ» подъехал к отделению. Петрушева вывели из автозака. Глянув на отделение полиции, он криво усмехнулся:
– Пять лет меня здесь не было, а как будто ничего не изменилось, даже фасад не покрасили. Сцапали бы какого-нибудь «бобра» с большим баблом и предупредили бы его, что будет сидеть в «обезьяннике» до тех самых пор, пока не поможет. Он наизнанку бы вывернулся, а евроремонт в камерах сделал бы.
– Ничего, как-нибудь по-простому поживем, мы не привередливые. Давай топай пошибче. Дорогу знаешь, не заблудишься.
Николай Петрушев, взмахнув сцепленными руками, произнес в досаде:
– Ну, никогда не думал, что в родное отделение в наручниках войду.
– Я вижу, ты много о чем не думал.
Прошли в помещение, где за толстым стеклом сидел дежурный майор и с кем-то энергично разговаривал по телефону.
– Назарыч! – неожиданно громко обратился Петрушев к майору. – Ты еще не на пенсии?
Майор, скуластый рыжий мужчина лет сорока пяти, с удивлением воззрился на задержанного:
– Это ты, что ли, Петрушев?
– Он самый.
– Ты его знаешь? – спросил Якимов.
– Как не знать, он у нас опером работал, еще до тебя… Про Петруху что-нибудь слышал?
– Ну?
– Так вот он и есть тот самый Петруха, собственной персоной.
– Ах, вот оно что, – озадаченно протянул Валерий, с интересом разглядывая Петрушева. – Значит, вот ты какой? Похоже… Наслышан про твои подвиги.
– Что он сделал? Пьяным, что ли, был или морду кому-то набил?
– Тут гораздо посерьезнее будет, распивал коньячок в своей машине.
– Это на него похоже, – хмыкнул майор.
– Но это еще не все. Когда мы машину стали обыскивать, автомат нашли с боекомплектом…
– Ого! Это уже действительно серьезно!
– …А еще две картины, одна на холсте нарисована, а другая на доске.
– Ничего себе! А ты, Петруха, сильно изменился, – удивленно покачал головой Назарыч. – Вижу, что по мелочи уже не работаешь, такие дела на серьезный срок потянут.
– Ничего не знаю про автомат, картины тоже не мои. А машину на пару часов брал, чтобы по делам смотаться. Назарыч, ты хоть им скажи, неужели они думают, что оружейного барона сцапали? С моим-то опытом оперативной работы так по-глупому подставляться?
– Извини, Петруха, это не мое дело, – развел руками майор. – Ничем не могу помочь. Не я тебя вязал, не мне тебя и отпускать. Кому надо, разберутся.
– Да не при делах я… Ну?!
– Если не виноват, никто тебя держать не станет. Васильев! – повернулся Назарыч к стоявшему рядом старшему сержанту. – Двадцать вторая у нас свободная?
– Это люкс, что ли? – широко заулыбался сержант.
– Он самый.
– Свободная… Дожидается своего клиента.
– Считай, что клиент подошел. Везучий же ты, Петруха! Час назад я тут одного бомжа заставил камеру отдраить, так что она теперь как новая будет. Не забыл, что мы туда особо уважаемых клиентов помещаем?
– Забудешь такое.
– Пару дней назад банкир там сидел, а неделю назад одного уважаемого профессора поместили. Представляешь, перепил на банкете! Целые сутки у нас отсыпался. Ну, чего стоим? Проходим! Чего же ты как не родной, Петруха? Тебе здесь все знакомо.