— Космические полёты — тяжёлый труд, — сказал Толик. — Порой я провожу многие часы подряд, не имея возможности отойти от пульта. Раньше это было сопряжено со значительными неудобствами…
В глазах Толика блестел какой-то нездоровый огонёк. Мамочка, сколько же ему заплатили?
— Теперь, с появлением вакуум-памперсов, мои проблемы решены… — обречённо закончил Толик. — Я взлетаю, выполняю джамп-перемещения, сажусь на чужую планету и возвращаюсь, не теряя времени на бытовые неудобства…
Я захохотал. Кончилась реклама памперсов, началась какая-то детская программа, а я всё ржал, представляя Толика в памперсах за джамп-пультом. Нет, это же надо!
Открылся люк, и вошёл-вплыл Данилов. Почему-то я представил полковника ГБ в тех же самых памперсах — «слежка за товарищами — тяжёлый труд, порой…», — и мной овладел новый приступ веселья.
Данилов подозрительно уставился на работающий экран. Там скакали мультяшные звери и жизнерадостный голос напевал: «Днём в понедельник спать неохота, только бездельник ляжет в кровать…»
Так и не разобравшись в причинах моего веселья, Данилов отключил телевизор.
— Там Толика показывали, — добродушно объяснил я. — Толика Романова. Он памперсы рекламировал.
Данилов уселся на опущенную крышку унитаза и сказал:
— Тесновато. Не находишь?
— Мне нравится. Показания пришёл снимать?
Александр вздохнул.
— Пётр, у меня есть предложение…
— Ну, — подбодрил я запнувшегося полковника.
— Работаем единой командой. Все обвинения против вас с Андреем Валентиновичем снимаются.
— А рептилоид?
— Его доставят на любую планету Конклава. Не понимаешь?
— Не совсем.
— Твоему деду предоставят тело. Нормальное, здоровое человеческое тело. Счётчик сбросит в него сознание Андрея Валентиновича.
Наши взгляды встретились.
— На Земле тысячи людей, чьё сознание погибло, а тело ещё живёт. Те, кого не откачали после клинической смерти, например. Это не более аморально, чем трансплантация органов.
— И что сказал дед?
— Пока ничего. Я решил вначале поговорить с тобой.
— А что от нас требуется?
— Сотрудничество. Только сотрудничество.
— Прошло полтора часа, — медленно сказал я. — Всего полтора часа. А вы уже убедились, что корабль Геометров не собирается вам подчиняться.
— Да. Ты должен помочь нам, Пётр. Ради Земли, ради страны — переступи свои позиции. Ты человек. Ты русский.
— А ты помнишь, что во мне — куалькуа?
Лицо Данилова не дрогнуло.
— Трудно было бы забыть, пока ты находишься в этом теле… Ну и что? Если он хочет выдвинуть свои условия — пожалуйста. Но насколько я понимаю, их раса занимает пассивную позицию… впрочем, как угодно. Пусть говорит. Мы вовсе не против союза с ними, с Алари, со Счётчиками. Но наши интересы не позволяют бросаться очертя голову на край света. Если Земля получит хотя бы десяток таких кораблей… мы сможем говорить с Сильными на равных.
— Ты веришь в свои слова?
— У меня нет другого выхода. И у тебя нет, Пётр. Допускаю, что это решение тебе менее приятно, чем полёт к Ядру, но альтернатива ещё хуже.
— И какая она, альтернатива?
Покачиваясь в гамаке, я был куда выше сидящего Данилова. Такая обманчивая, убаюкивающая позиция человека, способного диктовать условия… Правда, за открытым люком мелькала форма чёрных беретов, а податливость Данилова наверняка имеет границы.
— Судить тебя не будут, — спокойно сказал Данилов. — Тебя даже наградят каким-нибудь орденом за участие в операции.
Участие! Мы пахали!
— Наградят — посмертно?
— Не валяй дурака. Тебя наградят и спишут на Землю без права полётов. Ты будешь работать где-нибудь… слушать новости… пить научишься. И всегда будешь помнить, что твои товарищи пытаются что-то сделать… перехитрить незнакомую технику, переспорить чужих.
— А куалькуа? Вы пустите на Землю человека, в чьём теле — симбионт? Не верю!
Данилов покачал головой:
— Нам прекрасно известно, что по земле ходят десятки таких людей.
Мне показалось — или в глубине сознания раздался тихий смешок?
— Одним больше, одним меньше, — продолжил Данилов. — Если куалькуа меня сейчас слышит… я очень рад тому, что их раса лишена честолюбия. А любопытство — не порок. Альтернатива теперь ясна?
— Вполне.
Данилов ждал. А я молчал, хоть и принял уже решение. Долго молчал, пытаясь заставить полковника заговорить первым. Но он и не таких обламывал.
— Можешь сказать деду, что я согласился.
Данилов кивнул. Поднялся, придерживаясь за обрез люка. И сказал:
— Только одно, Петя… Извини, но мы будем вынуждены принять меры безопасности. Очень жёсткие. Очень.
— Не думал, что такая штука существует в реальности, — сказал я.
Маша защёлкнула на моей шее металлическое кольцо. С внутренней стороны оно было оклеено мягким фетром, и эта заботливость казалась особо трогательной — словно наточенное лезвие гильотины.
— А в реальности её и нет, — сухо сказала Маша. — Только у нас.
Ощущение, что я читаю какой-либо дедовский роман о тоталитарном режиме, стало острым до безумия. Я поёжился, словно пытаясь выбраться из стального воротника. Посмотрел на рептилоида. И дед, впервые с момента прилёта на станцию, заговорил:
— Мария, вы воспользовались моими перспективными разработками? Каталогом «Несуществующее оружие»?
— Нет. Отдел по отслеживанию идей в фантастических романах существует с прошлого века. И у нас, и в ЦРУ.
Я заметил, что она старается не смотреть на рептилоида. Как бы Маша ни убеждала себя, что Андрея Хрумова больше нет в живых, что счётчик поглотил его сознание, — и всё же ей было неуютно. Очень неуютно, я даже испытал к ней лёгкое сочувствие.
— Полагаю, тебе не надо ничего объяснять, Пётр? Кодовый замок… причём механический. Радиоприёмник. Двадцать пять граммов взрывчатки.
— Не много.
— Вполне хватает, Петя.
Она подняла руку, демонстрируя крохотный пульт.