— Она без скафандра, — внезапно сказал счётчик. Нет, не счётчик — дед. — Пит, она же без скафандра!
Наверняка Маша была напугана. И всё же в глазах девушки блеснул радостный огонёк. Выпихнув её из скаута, я лишился бы возможности протаранить хлипкие стенки ангара и вырваться на свободу. Пехотинцы и подполковник были в скафандрах, им разгерметизация не страшна. А вот для неё…
Неужели она так уверена, что я не захочу убивать?
— Приоткрой кабину! — скомандовал я, и корабль, умница, понял приказ, чуть раздвинув колпак кабины. Втянув Машу внутрь — она и не сопротивлялась, и не помогала, просто ничего не предпринимала, — я грубо швырнул её на Данилова.
— Не двигайся! — всё же уточнил я. Вырвал у неё из кобуры парализатор, сунул себе за пояс. — Где ещё оружие?
Кабина закрылась.
— Ищи.
— Обойдёшься, — решил я. Посмотрел на счётчика — тот на мгновение приник к Маше, отпрянул. Теперь майор госбезопасности Маша Клименко разделила судьбу Данилова. — Деда, ты как?
— С ним всё хорошо, — ответил Карел. — Что ты будешь делать?
— Вначале — убегать. Изображение!
Экраны засветились, и я получил возможность наблюдать за действиями космопехоты.
Надо признать, они старались.
Сержант Мирский парил у самой обшивки. С остервенелым лицом он палил в кабину из винтовки. Противотяга в оружии была отстроена хорошо, и сержанта почти не закручивало при выстрелах. Так, лёгкие подёргивания… Но это не давало никакого толку.
Остальные солдаты повисли вокруг скаута, держа его на прицеле, но не действуя. Один что-то быстро бормотал в шлемофон. Подполковник, так и не вышедший из челнока, занимался тем же.
Корабль, похоже, сам оценивал важность той или иной сцены и демонстрировал их с ловкостью опытного оператора.
Вскрывай ангар.
Использовать лазерный зонд?
Как угодно.
Луч был абсолютно невидимым. На огромном шлюзовом люке вдруг вспыхнула красная точка, брызнул мгновенно стынущими каплями расплавленный металл. Солдаты оборачивались, и гамма чувств, пробегавшая по их лицам, вполне подошла бы отряду будённовцев, выскочивших лихим галопом на танковый клин.
Скаут начал двигаться. Ещё без включённой тяги. Его тащило воздухом, рвущимся из разгерметизированного ангара. Пылающая линия чертила люк, вспарывая обшивку. Металл начал выгибаться наружу.
Я представлял, что сейчас происходит на станции. Воют сирены, подаётся энергия на излучатели, люди занимают боевые посты. Тщетные усилия… между земной станцией и чужим кораблём непреодолимая пропасть технологии.
Солдаты бросили заниматься ерундой и что-то торопливо переключали в винтовках. Ага… их же можно использовать как двигатели. Через несколько мгновений бравая космическая пехота уже разлетелась, прижалась к стенкам, вцепилась кто во что смог.
А лазерный луч стремительным взмахом завершил окружность — корабль наконец-то понял, что к тонким стенкам станции не нужно прилагать больших усилий.
Земля плыла под нами. Не бескрайняя равнина, как с низкой посадочной орбиты, не яркая голубая звёздочка, как с неудавшегося джамп-захода. Шар. Комок пыли, ставший домом для миллиардов живых микробов.
Это самое беспощадное расстояние, самое уничижительное зрелище — маленький шар, тонущий в чёрном небе. Именно в такие мгновения я начинал понимать, как мал наш мир. Мал и ничтожен, жалок и смешон. Что мы такое по сравнению со Вселенной? Вот — Земля ещё сохраняет очертания материков, но уже можно протянуть руку — и планета ляжет на ладонь покорно и безропотно. Горные хребты оцарапают кожу, океаны намочат пальцы, атмосфера слетит, как кожура с перезрелого апельсина. Земля — в ладони.
Мы, кажется, считали себя центром Вселенной?
Какие-то полтысячи лет назад?
Там, на этой крошечной выпуклости, называемой Европа, разжигали костры, раз и навсегда доказывая нашу уникальность?
Здесь, на стыке двух ничтожных континентов, впервые сумели подняться в чёрное небо?
А с той стороны шарика и до сих пор считают себя самыми-самыми совершенными?
Зачем мы вышли в космос! Зачем придумали джамп! Надо было остаться — на огромном-преогромном шаре… нет, на огромной равнине, прочно покоящейся на трёх китах и трёх слонах. Строить дома, вести философские диспуты, влюбляться, растить детей… и никогда, никогда не сомневаться в том, что над нами — голубой хрусталь небосвода. Пусть бы глупые Хиксоиды и Алари залетали к нам с той стороны хрусталя, качали уродливыми головами — и уносились обратно. Ценности не представляем… сколько таких миров на обочине Галактики!
Нет же, нам показалось мало бесконечной планеты на крепких, натруженных слоновьих спинах. Мы прыгнули в чёрное небо — и Земля легла в ладони. Уже не та, что раньше.
Киты нырнули в черноту, слоны захлебнулись и утонули, Гагарин посмотрел в крошечный иллюминатор и радостно воскликнул: «Она маленькая!»
Да, маленькая. И становится всё меньше. «Что за беда по сравнению с мировой революцией?» «Что за беда по сравнению с величием мироздания?»
Слишком далеко и слишком быстро мы прыгнули. Отправились искать других, ещё не найдя себя. Нам ведь не место под чужим солнцем было нужно, не железный рудник на Луне или урановые копи на Венере. Мы искали ответ. Искали путь. Константу, рядом с которой меркнут наши беды и проблемы.
А нельзя было уходить с Земли с этим грузом.
…Я разжал руку, выпуская бело-голубой шар. Пусть себе летит.
— У тебя течёт кровь, — сообщил счётчик.
Аптечки в корабле Геометров не было. Или я просто не знал, где её искать. Обвязав шею носовым платком, я положился на то, что кровотечение всё-таки поверхностное. Куалькуа, верный своему принципу невмешательства по мелочам, не потрудился закрыть рану.
— Что ты будешь делать теперь?
В кабине было тесно. Слишком тесно для трёх человек и рептилоида. Станция «Гамма» висела в десятке километров от нас, уже неподвижная, в боевом состоянии. Но стрельба пока не началась.
— Ты стал преступником перед своей планетой. Зачем?
— Думаешь, я не прав? — спросил я рептилоида.
— Не важно моё мнение. Что теперь собираешься делать ты?
— Поговорить с дедом.
— Хорошо, — согласился счётчик. Секундная пауза — пока он уступал место деду. — Дубина!
— Спасибо, дед.