Глаза у него были безумные, чёрные от боли. Щеку сводило нервным тиком.
— Ты видишь огонь, Пётр?
— Я вижу труса!
Тьма в его глазах стала таять.
— Почему, Пётр? Кто ты такой, чтобы говорить мне о трусости? Ты горел со своим кораблём? Ты знаешь, как рвётся сердце, когда его касается пуля? Ты знаешь, как оно рвётся, когда теряешь своего ребёнка? Ты видел миры, неподвластные не то что твоей силе — твоему пониманию? Что ты совершил, чтобы говорить мне о трусости?
— Я иду вперёд.
Он стоял слишком близко, чтобы можно было подняться с кресла. Я отпихнул Кэлоса, вскочил.
— Я иду вперёд, мой добрый старший брат! Я смотрю на ваши миры — и не отвожу глаз от пламя! Не хочешь огня — не беги за водой! Если я могу сесть в машину — не пойду пешком, если захочу прогуляться — не стану разбивать машину! Я сам был куклой, милый кузен! Великолепной, послушной, прилежной куклой. Да, я не вёл корабли сквозь фотосферу звёзд! Я их всего лишь сажал на шоссе, тормозя в автобус с помидорами. Но знаешь, тоже было страшно! И никого я не терял в жизни, не было у меня ни любимой, ни родителей, ни детей! Вот только себя самого… два раза. Однажды на Земле — когда занял чужое место. Потом на Родине — когда влез в чужое тело. Знаешь, себя терять — тоже больно. Начинаешь жить по-другому… за себя и за того парня. Я не хочу беды Геометрам. Я не хочу беды Земле. И вашего рая не хочу, уж что-то в нём слишком пахнет серой!
— Тебе уже не уйти из Тени, Пётр. Она в тебе.
— Пусть. Но я — не в ней!
Кэлос покачал головой. Не злость сквозила в его взгляде — зависть.
— И я был таким, Пётр. Когда мы создавали Альянс… когда плетью приучали к свободе миры, что и без того были свободны… Иди во Врата, Пётр. Найди мир, который захочет вас защитить. И жди… жди, пока Тень придёт на твою Землю.
— Мы сами к вам придём, — пообещал я.
Кэлос устало кивнул.
— Ты очень славный парень. Я вижу в тебе себя. Не сердись, если я чем-то тебя обидел. Честное слово — не хотел.
Моя злость куда-то схлынула — и осталась одна лишь тоска.
— Я благодарен тебе. Кэлос, только один вопрос…
— Я не знаю ответа. И не хочу знать.
У него опять задёргалось лицо.
— Ты всё-таки читаешь мысли?
— Четыреста лет — достаточный срок, чтобы все вопросы успели повториться.
— Я всё же спрошу… Дари — он обречён быть марионеткой?
— Я не знаю ответа. И не хочу знать.
— Кэлос, тот огонь… он всё же сжёг тебя.
Он кивнул.
— Да. Может быть — начисто. И весь я теперь — пепел. Не касайся замков из пепла, Пётр. Они могут быть очень красивы, но в них нельзя жить.
— Спасибо за совет. Когда я сгорю в этом огне — то вспомню тебя. И за гостеприимство — спасибо. Я ухожу, Кэлос. У меня очень мало времени. Два-три дня… потом Земле конец. Надо спешить.
Я развернулся и пошёл к двери. Кэлос громко вздохнул, но я не обернулся. Открыл дверь, увидел Дари, сидящего верхом на перилах. Нет, кажется, он не подслушивал. А то не стал бы так улыбаться. Послушный мальчик… почти как я в детстве.
— Не упади, — сказал я.
— Пётр… — Кэлос окликнул меня громче, чем это было нужно. — Пётр, постой… Три дня… ты не успеешь.
Его лицо оставалось спокойным. Но хоть за этот взгляд — спасибо…
— Поверь, я знаю общества, подобные Хрустальному Альянсу. А тебе нужны именно такие союзники. Пётр, тебе помогут, не сомневайся. Но это потребует времени. Месяцы, может быть, недели. Три дня, чтобы получить помощь, — это нереально. Жёсткая социальная структура способна обратить свои ресурсы на помощь чужому миру. Не ради выгоды, ради идеи. Но время принятия решения окажется слишком велико для тебя.
— Земля не проживёт неделю… — прошептал я. — Кэлос, Конклав тоже жёсткая структура. Но он не станет колебаться…
— Пётр, мне очень жаль. Ты должен попробовать. Рискни. Иди напролом. В конце концов, найди и угони корабль, способный в одиночку защитить твой мир! Но не жди чуда.
— Сколько шансов, что я успею?
— Нуль.
Я не мог больше смотреть ему в глаза. Кэлос и впрямь жалел меня. Не хочу жалости…
Я посмотрел на Дари.
Вот так, мальчик. Ты не понимаешь и никогда не поймёшь, что ты ненастоящий. Тебе не вырасти, не отправиться на поиски приключений, разрывая сердце слишком уж человечным родителям. Почему же у тебя в глазах такая же жалость, как у Кэлоса? Как ты можешь понимать чужую боль, зачем тебя научили страдать? Куклам не нужна душа, мальчик. Куклам нужен лишь задорный румянец, хороший аппетит и умение говорить «мама-папа»…
— Пётр, у тебя беда? — спросил Дари.
Я кивнул.
— Твою планету хотят убить?
Верно. Именно убить. Со всем хорошим и плохим, что на ней есть. А я даже не смогу умереть вместе с ней, Дари… Я теперь стану скитаться, словно Вечный Жид, и не знаю, за что мне эта боль, да и кому дано это знать…
— Папа, неужели ты не можешь помочь? — Дари взял меня за руку. — Папа, помнишь, ты говорил, что всегда можно найти выход? Ты мне соврал?
— Дари, Пётр не слабее меня. И если выход есть, то он его найдёт.
Какой ты интересный человек, Кэлос! Когда ты врёшь — говоря, что твой сын лишь марионетка, или разговаривая с ним, как с человеком?
— А ты не сможешь ему помочь?
— Тебе нужна моя помощь, Пётр?
Нет у меня права тебя просить, Кэлос. Тебя опалило огнём, который мне лишь предстоит ощутить. Нельзя касаться пепла…
— Нужна.
— Папа!
Правильно, Дари. Верь, что всё взаправду. Что Вселенная — для тебя, а твой отец может исправить в ней любую несправедливость. Ты создан, чтобы в это верить.
— Дари… — Кэлос подошёл к нам. Посмотрел на меня — насмешливо, с вызовом. — Дари, ты будешь дома за старшего. Не огорчай маму. Если я уйду… я вернусь не скоро, наверное. Но вы меня ждите. Хорошо?
Эй, Кэлос, да ты с ума сошёл! Ты никогда сюда не вернёшься! Ты вырос из человечьей жизни, ты сам — плазма и пепел. Эй, Дари, ты слишком много сказок наслушался на ночь! Не обрывай ниточки, что придают тебе иллюзию жизни. Отпусти мою руку и с рёвом повисни на отце, чтобы ему и в голову не пришло уйти…
Конечно же, я промолчал.