– Чудесно! Прекрасно! – восхищалась и сновала вокруг корзины Алис.
Так и повелось. Плот подходил к скале, и Жук легко поднимал тяжёлый груз наверх (для устойчивости мы навалили камней на его платформу).
Прошло ещё восемь дней.
Строго соблюдая свою очередь пользоваться кораблём, мы тем не менее почти не вспоминали о тех, кто оставался на большом острове. Они напомнили о себе сами, и уж конечно, далеко не радостным обстоятельством.
Был день, который мы прожили вполсилы. Разумеется, его следовало ожидать. Усталость в жизни человека довольно частая гостья, у нас же ей, очевидно, понравилось так, что она осталась жить. И эта слабость в руках, и жжение в глазах, разъеденных солёной водой океана, и притупление чувств и мыслей – всё это особенно придавило нас в тот день. Поэтому мы подняли совсем немного бочек. Так что все они уместились на одном плоту. Второй, незагруженный, мы привязали и оставили у корабля – силы в тот день настолько покинули нас, что меня стало подташнивать при одной только мысли о том, что придётся тащить и его. И мы оставили этот плот, и чуточку утешились мыслью, что, вернувшись сюда через день, не станем тратить силы на распиливание корабля, а сразу примемся за бочки.
А вот и нет. Мы приплыли через день и на месте плота обнаружили лишь водную гладь, медленно и вяло шевелившуюся и полизывавшую мёртвый корабельный борт. Ещё не веря собственной догадке, я быстро – “щёлк-щёлк”– растянул подзорную трубу и вскинул её в сторону берега. Так и есть. Плот там, на месте нашего первого лагеря. Вернее, то, что от него осталось: кучка досок да толстое бревно с моей верёвкой.
«Очень хорошо. Вы, мистер Стив, имеете лом, топор и – (хотя у вас нет пилы) – ещё и надёжную, большую шлюпку. К тому же на вашей стороне девять взрослых мужчин, на моей же – только двое. И вот, несмотря на это, вы позволяете себе обкрадывать нас? Очень хорошо. Только с чем же мы остаёмся после этой кражи? Вы имеете на своей совести низкий поступок, я же – теплоту и сочувствие хороших, дорогих мне людей. Переживём, Томас? Переживём, горевать не станем…»
Так я сам себя успокаивал, и теми же словами мы утешали друг друга.
И решили – бочки подождут. Отдохнём от этих изнуряющих и отбирающих все силы спусков под воду. Займёмся кораблём! Тем более что обида и злость придали нам новых сил. Мы разобрали всю верхнюю палубу на корме, полностью! Внизу обнажились ровные соты кают, включая, между прочим, и те, чьи двери были завалены обломками или заклинены от удара корабля о подводные камни. Оттуда подняли всю мебель, одежду, ковры, зеркала, портьеры, картины и, конечно же, – капитанский стол. Как можно было оставить его – подарившего мне жизнь и всем нам – благополучие! Тем более что пустые проёмы от вынутых мною ящиков казались мне раскрытыми, прямоугольными, кричащими от страха и одиночества ртами.
За несколько часов исступлённой, под силу разве что жукам-древоточцам, работы мы сняли и внутреннюю обшивку кают и салонов. Прекрасное, холёное, покрытое лаком дерево. И всё это мы увезли вечером, утянули на трёх необъятных плотах, и Жук старательно и долго поднимал новые сокровища наверх, последние – при свете факела и костра.
Казалось бы, всё, пережили, забыли – но нет! Не иссяк ещё у наших соседей запас их бессильных пакостей.
Это мы увидели в следующий наш приезд. Стены двух последних кают (мы не успели их разобрать) оказались изрублены топором. В наше отсутствие нежное, лакированное, ореховое дерево было самым диким образом иссечено. Каждая рейка получила по нескольку ударов топора. Сколько же времени и усердия надо было потратить!
Этот орех годился теперь разве что на дрова, но мы сняли и увезли и его. Я предполагал перевезти на остров всю ту часть корабля, что возвышалась над водой. Работать мы могли спокойно. Надёжным и грозным аргументом в пользу этого был наш маленький оружейный арсенал.
И мы работали!
В последующие дни из носовых трюмов мы подняли ещё десятка четыре бочек, бочонков и ящиков с провиантом. Потом мы поднимали и сбрасывали в сторону множество металлических клеток с пушечными ядрами – это чтобы добраться до кухни. Из кухни привезли плиту, два больших котла, восемь бочек с углём и три сундука, наполненных посудой. Алис, увидав эту гору посуды, только пожала плечами, недоумевая – зачем столько. Но миссис Бигль, напротив, волновал другой вопрос – не осталось ли там ещё какой-нибудь чашечки или ложки.
Да, с огромной пользой проходили дни, когда выпадала наша очередь плавать к кораблю. Но и в те, что мы оставались на острове, мы не сидели сложа руки.
Из камней, привезённых Нохом и Малышом, была построена лестница. Трудно поверить – от росших у подножия скалы деревьев до самой площадки перед пещерой. Поверхность скалы была очень удобна для решения такой задачи: состояла из множества мелких уступов. Кое-где приходилось сбивать ломами лишние и неровные камни, а где-то выкладывать ступени из привезённых. В качестве раствора использовали глину, которая, словно синеватый ил, покрывала стены кратера на вершине нашей скалы. Высыхая, она становилась твёрдой, как известняк, и намертво схватывала вдавленные в неё камни.
Но, как известно, не бывает дерева без сучка. В одном месте из скалы выступал и нависал над нашими головами громадный округлый валун. Стесать такой камень заступами или топорами было невозможно, и мы уже начали уводить лестницу в сторону, огибая его. Выручила простая догадка.
В одной из опутывающих камень трещин Бэнсон пробил ломом глубокую дыру. Не понимая, впрочем, для чего, я лишь показал ему место, и он пробил – старательно, молча, быстро. А я готовил сюрприз.
Из парусины сшили узкий и длинный мешочек, который я плотно набил порохом. Колбаску эту, твёрдый и тугой валик толщиной примерно в руку, втиснули в пробитое Бэнсоном отверстие. В колбаску я вставил длинную бумажную трубочку с начинкой из того же пороха, но смешанного с опилками (чтобы горел медленно). Затолкли, забили устье дыры каменной крошкой. Я проверил, все ли укрылись за подступающими к скале деревьями, и зажёг кончик трубки. Зажёг и бросился вниз, к тем же деревьям, с испариной на лбу, с остановившимся дыханием, с горлом, забитым пробкой из странной смеси ужаса и восторга.
И грохнул взрыв! Звон закачался в ушах, коротко охнула и прошипела стена из листьев и веток, принимая и гася в себе шквал свистящей каменной крошки. Рассеялся дым.
Как будто и не было мощного камня! Тусклым шаром, медленно вытягивающимся в столб, свились на его месте дым и пыль. Дорогу лестнице, дорогу!
С ровными, удобными для подъёма ноги ступенями, шириною почти в два ярда, взметнулась лестница, вверх, вверх, и приникла, и прилепилась к скале. Четыре дня исступлённой работы…
Сейчас, вспоминая те дни, я вижу, что мы трудились в совершенно изматывающем, убийственном темпе. Что заставляло меня гнать себя и друзей не жалеть? Было ли виной этому предчувствие, что спокойных дней отмерено совсем немного и впереди нас ожидают новые беды? Ничего этого я не знал. Просто спешил забрать как можно больше из того, что дарил случайный каприз судьбы.