– А могу я осторожно поинтересоваться, – спросил, вытирая пот, кузнец, – для чего вам, ваша светлость, это понадобилось? Не взялись ли вы, склонённые кем-нибудь из вассалов, играть в карты на деньги? Это дело, ваша светлость, очень опасное.

Наследник светло улыбнулся и проговорил:

– О карточном плутовстве меня кое-кто просветил. В карты я не играю. А золото нужно одному мальчишке, там, за стеной. Сестрёнка у него заболела. Глаза и кожа сделались жёлтые. Так болели уже кое-кто по соседству, и их, опасаясь заразы, сожгли в страшном месте, которое называется “карантин”. Но однажды кого-то с такой болезнью вылечил лекарь, только дорого взял. Я обещал мальчишке, что плата лекарю будет, и повозку за ним уже отослали. Вот сейчас я вынесу золото, и сестра его не умрёт. Мне ведь цепь-то совсем не нужна!

– Но вас не пропустят! – смотрел на него изумлённый кузнец.

– У меня есть собственный ход! – воскликнул маленький Альба.

Он крутнулся на месте, махнул на прощанье рукой и упрыгал из кузни.

Он пробрался к тайному месту в толстой стене древнего замка и скрылся в низком и узком канале дождевого стока. В середине сток был перегорожен массивной решёткой, сквозь которую можно было лишь руку просунуть, но мальчик знал некий секрет. Он взял два средних прута и протолкнул их вверх, в тело стены. Пруты, оказавшиеся не посаженными на заклёпки, легко поднялись. Альба пролез сквозь образовавшееся отверстие, опустил за собой негромко звякнувшие ржавые стержни и поспешил за стену, к краю дождевого канала, куда звал его мягкий солнечный свет. Он вылез, выпрямился и на секунду прикрыл от яркого солнца глаза. В тот же миг чьи-то тяжёлые грубые руки схватили его, свалили на землю и быстро замотали лицо плотной тканью. Напавшие действовали умело. Туго стянули верёвкой руки и ноги, проверили – дышит ли нос. Затем один из них, встав на четвереньки, полез внутрь канала. Сопя, с трудом передвигая колени и локти, он дополз до решётки, где ему тотчас с другой стороны передали украденную из пустотелого рыцаря бархатную дорогую одежду.

Вечером слуги, посланные на поиски пропавшего Альбы, эту одежду нашли – на берегу речки, в месте безлюдном, укромном. Здесь же лежали башмаки и чулки, а также всем знакомая золотая нагрудная цепь.

“Утонул наш наследник!” – пролетела по замку страшная весть. Кристофер Альба распорядился готовить лодки – но время приблизилось к ночи, и решено было поиски тела начать ранним утром. Вот только утром старый Альба не встал. Он полежал в постели полдня, ни разу глаз не открыв, и умер. И в замке сказали: “Смерти сына не вынес”. И срочно послали гонца к племяннице Кристофера, теперь уже к единственной из всего рода наследнице.

БОЛОТО

Альба лежал в полной темноте. Он знал, что сейчас – день, и весь поднебесный мир залит солнечным светом. Но на него что-то было наброшено – или войлок, или попона (пахло лошадью), и потому глаза его, изредка раскрываясь, встречали лишь ночной непроницаемый мрак. Лежал на земле, где-то в ложбинке или расщелине. Он слышал, что рядом с ним лежали и его похитители – они тихо переговаривались и, очевидно, так же, как он, были отделены от случайного взора плотной, теснящей дыхание, скрывающей драпировкой. Они ждали ночи.

Стиснув зубы, стараясь дышать медленно и неглубоко, похищенный наследник Груфского замка тоже ждал ночи – моляще, отчаянно. Он был туго стянут – не верёвками, а тонкими шнурами. При любом, самом малом движении и даже при дыхании шнуры ещё глубже впивались в растёртую кожу. Ему было десять лет, и он уже мог мыслить достаточно рационально. Он понимал, что мучения прекратятся только тогда, когда похитители повезут его дальше, следуя своему разбойному плану. А повезут, – понятное дело, – только в скрывающей всё ночной темноте. Тогда его развяжут и посадят на лошадь или заставят идти – это тоже неплохо, ведь и в этом случае с него снимут эту каболковую [16] паутину.

Но напрасными были надежды. Ночь пришла – и не принесла облегчения. Словно куклу, его вскинули на плечо (он, сдержав стон, скрипнул зубами) и припустили куда-то бегом. Альбе казалось, что у него с головы слезает кожа – так ему было больно.

Пробежали, – а потом быстрым шагом прошли, – больше мили. И вот впереди послышался тихий оклик и очень знакомый короткий храп: лошади. “Всё, – подумал, теряя сознание, Альба, – сейчас посадят в седло и перед этим, конечно, развяжут…” Но вышло хуже. Его бросили животом поперёк лошадиной спины и добавили “паутины” – притянули новой верёвкой, чтоб не упал. Когда лошадь тронулась, у мальчишки перед глазами крутнулись огненные круги, и он провалился в беспамятство.

Новый удар страшной боли вернул мальчишку в сознание: его сбросили с лошади.

– Сколько до утра? – грубым голосом спросил кто-то рядом.

– Почти час, – ответили ему после паузы. – Спи. До рассвета в болото не сунешься.

Прошёл этот час, и был он для Альбы – как вечность. Утренний сумрак высветлил чахлый лес, кочки, траву перед самым лицом.

– Ну, двинулись! – скомандовал кто-то. – Как там барончик наш? Что-то молчит. Гляньте. Он мёртвый – малого стоит.

Альбу подняли, встряхнули.

– Живо-ой! О, глазищами светит! Сердитый!

– Какой он к чёрту сердитый. После этакого перехода любой стал бы звать всех святых. Примолк, наверное, оттого, что обделался!

Кто-то подошёл, наклонился.

– Нет! Не воняет!

– Терпеливый какой. Ну, пошли.

“По болоту идти – теперь точно развяжут!” – в предельном отчаянии обещал себе Альба. Но нет. Рывком подняли с земли, вскинули на плечо. Казалось, теперь не беспамятство уже волочит его в страшную ватную яму, а потянула в свой вечно распахнутый рот сама смерть.

Очнулся он оттого, что кто-то лизнул его в пылающее лицо языком, шершавым и тёплым. Он разлепил веки, мутным взором всмотрелся в качающуюся перед ним собачью морду. Ещё не собака. Ещё, похоже, щенок.

“Княф!” – сказал щенок и подпрыгнул.

– Княф, – прошептал Альба неслышно и подумал: “Только вот – не до игры…”

– О, очнулся! – кто-то приблизился, с хохотом, перешедшим в сопение.

Присел рядом. Вцепился в волосы, потянул, заставив сесть. Бородатый. Глаза наполнены жутким весельем – бездушным и пьяным.

– Ну-ка, просыпайся! – хохотнул человек и, подняв Альбу над головой, швырнул его вниз и вперёд.

Мелькнули перед взором в кожаном плаще с наклёпками бородач, щенок – чёрный с подпалинами, полуразрушенная каменная стена – и в затылок и в спину ударило вязким, холодным и мокрым.

“Вода!” – понял Альба и, барахтаясь, вынырнул из сомкнувшейся на мгновение над ним бурой массы. Нет, не совсем вода. Коричневая болотная жижа. И ещё Альба понял, что на теле нет больше верёвок и что швырнувший его в болото Кожаный плащ оказал ему великую милость: разодранную во многих местах кожу вмиг охладило, и по телу прошла волна сводящего с ума облегчения.