— Да, интересно, — едва заметно улыбнулся довольный учитель.
Они быстро отобедали и, не выжидая завершения оговорённого часа, позвали мальчика-служку отвести их к хозяину дома.
— Ещё минутку, пожалуйста, — сказал им ребе, когда они вернулись в его кабинет, и продолжил что-то азартно обсуждать со своими помощниками на древнееврейском.
Люпус снова занял трон, а Филипп с равнодушно — отвлечённым лицом встал у стены.
Минутка затянулась на добрые полчаса. Наконец, перейдя на английский, ребе сказал:
— Мы обсудили дело. Собственно, я придумал его тому уже много лет. Вот только до сих пор у меня не было достаточно денег.
Люпус молчал, с демонстративной почтительность слушал.
— Я могу, — сидя за своим столом, широко развёл руки Ицхак, — гарантировать вам пятьдесят процентов. То есть, если вы предоставите два таких сундука, то через год я верну вам три.
— Я могу, — с той же интонацией произнёс Люпус, — предоставить четыре таких сундука. С тем, чтобы через год получить шесть. Но у меня есть условие.
— Разумеется, — вздохнув, качнул кипой ребе. — Я слушаю.
— На четыре сундука мне нужна ваша долговая расписка, а на те два, что составят предполагаемую прибыль, — ваш вексель для предъявления в финансовый дом Соломона из Любека.
Сказал — и кротко сложил руки на животе. На минуту воцарилась тишина, только с тем же надрывным гудом билась в потолок залетевшая в конторку синяя муха.
— Но! В таком случае… — вдруг воскликнул высоким и напряжённым голосом Мосий.
— Кто тебе сказал, что ты можешь говорить? — вдруг чётко и резко выговорил Филипп, и взгляд его заставил высокого сутуловатого хранителя денег захлебнуться и замолчать.
— Простите моему казначею его бестактность, — улыбнувшись, беспечно протянул Люпус. — Он ревнует к золоту, с которым расстался.
— Его замечание вполне уместно, — наклонив кипу, сказал ребе. — Мосий, запомни на будущее: когда двое говорят о важном, третий безмолвствует.
А затем невозмутимо договорил оборванную фразу, обращаясь уже Люпусу:
— В таком случае вы уже в ближайшие дни заберёте два сундука монет у Соломона.
Люпус молча кивнул. Ребе, не отводя от него глаз, произнёс:
— Я согласен.
Затем вытянул ящик стола, достал из него бланк векселя, но, прежде чем начать писать, что-то коротко сказал помощникам — на том самом, неразборчивом, секретном языке. Но первым ринулся выполнять его указание утративший вдруг отрешённость Филипп! Он быстро подошёл к сундуку, крепко взялся за скобу и, повернув лицо к Давиду и Мосию, сказал на древнееврейском:
— Никха на яхад! [9]
Словно запнувшись, замер на месте Мосий. Растеряно посмотрел на отца Давид. И заметно побледнел за своим столом старый ребе Ицхак.
Филипп, как бы подбадривая, пару раз со звоном дёрнул скобу. Ребе кивнул. Давид и Мосий приблизились, ухватили скобы на втором торце сундука. Натужно выдохнув, носильщики подняли сундук и потащили к неприметным дверям в дальней стене кабинета ребе.
Ицхак сидел, сокрушённо качая головой. Наконец, не глядя на безмолвствующего на своём троне Люпуса, произнёс:
— В большие, наверное, деньги встал учитель древнееврейского? В глаза бы посмотреть бы этому иудею. — И, с усилием приподняв и опустив плечи, добавил: — Давно я не делал подобных ошибок.
Затем, глухо кашлянув, продолжил:
— Ну, если наша тайна перестала быть тайной, мне выгоднее самому рассказать о подробностях.
Люпус слегка подался вперёд и стал внимательно слушать.
— Мы обрушим суконный рынок, — сказал ребе. — Мы одним разом закупим громадную партию сукна в портовых складах и цейхгаузах. Затем рядом с каждым крупным продавцом сукна в каждом городе мы откроем свои суконные лавки. Молодых родственников и надёжных служек у меня хватит. Да, откроем. И станем продавать сукно по цене более низкой, чем у соседей. Продавцы вынуждены будут также снизить цену — и мы тут же снизим её ещё больше. Думается, несколько месяцев придётся торговать в полный убыток, покупая сукно в цейхгаузах за пять фунтов за штуку, а продавая за четыре, потом за три, а потом и за два. Вот на это пойдут ваши деньги, а также мои — сколько сумею собрать.
В это время в кабинет вернулись запыхавшиеся, с покрасневшими лицами носильщики. Филипп скромно занял своё место возле стены. Ицхак же продолжил:
— Когда во всех городах Англии цена на сукно упадёт до жалких пенсов, мы разом скупим его всё — за эти жалкие пенсы.
И на складах, и у разорившихся суконных торговцев. И перед осенним сезоном, когда купцам нужно будет закупать тёплую одежду матросам, а военному ведомству — тёплое обмундирование для солдат, мы по всей Англии поднимем цены на сукно гораздо выше обычных. Поторговав зиму — а других торговцев на рынке уже не будет — мы свои затраты вернём, а также удвоим или утроим. С приятной выгодой для обеих сторон.
— Обрушить суконный рынок, — спокойно проговорил Люпус. — Так-так. Если в финале задуманного предприятия скупить всё сукно в стране, до последней штуки, за сто, скажем, пенсов и продавать его фунтов за семь или восемь… А в Англии существует запрет на ввоз сукна из Индии и Америки… Тогда вложенная изначально сумма увеличится в… во сколько? — монах обернулся к Филиппу.
— Ребе несколько минут назад сказал Давиду — в пятнадцать раз, — ни секунды не медля, откликнулся казначей, — а может быть, в восемнадцать.
— Но это при исключительно благоприятных обстоятельствах, — грустно заметил Ицхак. — А представьте, сколько мне нужно будет заплатить нескольким сотням своих агентов, арендаторам лавок, продавцам, чиновникам да и полицейским — ведь разоряемые торговцы будут на моих продавцов нападать. Так что пятьдесят процентов — это весомый доход. Представьте, что ваши четыре сундука с золотом лежат в вашем монастырском подвале — и вдруг через год превращаются в шесть.
— Разве я возражаю? — на секунду разъял руки монах. — С пятьюдесятью процентами я согласен.
Он перебросился быстрым взглядом с Филиппом и добавил:
— И теперь, уважаемый ребе, перед тем как попрощаться — последняя просьба.
— Я слушаю, — ребе поднял на Люпуса свои умные, внимательные глаза.
— Немедленно, прямо сейчас, пошлите кого-нибудь. Пусть возьмут из сундука на выбор несколько случайных монет и проверят их на качество золота. Здесь, при нас. Обратите внимание, я не обвиняю вас в том, что вы через неделю заявите, будто всё моё золото испорчено оловом. Я просто хочу исключить саму такую возможность. Ребе вопросительно поднял брови, развёл руками — и кивнул Мосию. Тот, с раскрасневшимся от тяжёлой работы лицом, быстро прошёл в заднюю дверь. Но вскоре вернулся и, уставив мучительный взгляд в пол, с затаённой злостью сказал: