– Напиши, - твёрдо ответил Иероним, - всё сжато и точно! Если твои слова заставили задуматься меня, - то пусть они так подействуют и на прочих.
– Да, - ответил аббат, собирая и аккуратно складывая протоколы. - Я сейчас же сяду писать. Я пошлю сообщение Папе. Извини, если задел тебя своей несдержанностью.
– Пустяки, дорогой Солейль. Я и сам теперь вижу - есть отчего возмутиться.
– А нельзя, - аббат, уже стоя в дверях, просительно обернулся, - пока не придёт ответ Папы, нельзя ли на это время перестать мучить тех, кто на сегодняшний день арестован?
– Друг. Ты сам понимаешь, что такое распоряжение может отдать только Сальвадоре Вадар. Он скоро приедет, и мы оба - обещаю тебе - оба явимся к нему с этим вопросом. А пока - извини…
Аббат, сокрушённо покачав головой, вышел.
Иероним вскочил с кресла и заметался по кабинету, бормоча сам себе:
– О, как прав был тот, кто явился рогатой тенью! Этот Солейль чрезмерно опасен. «Упразднить и предать суду»! Да, его нужно убить. Где эти проклятые посланцы Вадара с их ядом? Сколько мне ещё ждать? Ведь аббат, очевидно, медлить не будет! Что если он вдруг выступит с проповедью, и эта проповедь дойдёт до горожан, до еретиков и их родственников!! Толпа - безумна! Ведь всех работников трибунала сожгут самих, - и не сожгут даже, а разорвут на клочки по дороге к костру. Истинно - очень, очень опасен.
Он замолчал, подошёл к столу, сел и достал белёную, для важных посланий, бумагу.
– Хорошо, что он решился писать в Ватикан. Глупец. Уж там-то знают, как затыкать опасные рты. Но, если спросят: «как ты, Иероним Люпус, допустил?»
Иероним выбрал хорошо обрезанное перо, обмакнул в чернильницу и стал крупно, красиво писать, стараясь выдержать стиль папских энциклик:
«Событие ужасное, говорить о котором отказывается язык, и писать о котором не поднимается рука, осознание которого ввергает в обморок, всего лишь мысленное воспроизведение которого вызывает рвоту, конвульсии и лопанье глаз, событие подлейшее и исполненное чудовищной наглости, деяние бесовское - и хуже ещё, за пределами бесовского, проклятое, отвратительное, сверхпреступное обнаружилось у нас, в массарском инквизиторском трибунале: один из наших работников, осквернив пресвятое имя католической Церкви, опачкав, растоптав и изгадив его, заявил нам о том, что святая римская инквизиция должна быть упразднена, распущена, уничтожена, а святые отцы, руководящие ею, обязаны быть преданными суду…»
Спустя несколько дней аббат снова появился у дверей кабинета Вадара. Но двери оказались замкнутыми. Сидящий в небольшой приёмной брат Гуфий встал из-за конторки и поклонился.
– Где же Иероним? - спросил его аббат, безуспешно подёргав запертую створку двери.
– До завтрашнего вечера - он в провинции, - почтительно ответил Гуфий. - Составляет реестр еретиков- иудеев.
– Кто этот обвиняемый и где он находится? - спросил аббат, подав Гуфию лист бумаги.
Тот взял и вслух бегло прочёл:
– «Инквизиция везде и всегда преследует только свои интересы. В мире сложилось так, что на очень маленькое число богачей приходится огромное число бедных. Но, если обратиться к тем, на ком остановила свой смертельный взгляд инквизиция, мы увидим совершенно обратное: среди обвиняемых очень мало бедняков и, напротив, огромное число людей состоятельных. Деньги - вот истинная цель трибуналов, а вовсе не борьба за Веру и Справедливость.
Посмотрите, как много обвинено в колдовстве и сожжено красивых женщин - только потому, что их красотой преступно и тайно наслаждаются инквизиторы. Прошло несколько веков, и вот - во всей Европе не встретишь красивого женского лица! Заметьте: в Испании и Португалии почти нет процессов над ведьмами. Что же, там ведьмы отсутствуют? Почему? Вода там иная? Или там воздух иной? Нет. Просто там иной интерес у святой инквизиции. Там она занята преследованием богатых иудеев и мавров, пусть даже и перешедших в христианскую веру»…
Гуфий перестал читать, суетливо свернул трубкой лист и, не зная, что с ним делать, стал бегать взглядом по стенам приёмной.
– Откуда… Где ты это взял, брат Вениамин? - наконец спросил он.
– В протоколах. Кто этот обвиняемый и где он находится?
– Он… Он был до недавних пор в тайном узилище, но сейчас брат Иероним его перевёл в камеру-клетку. Это секретный узник, и все протоколы его допросов находятся у главы трибунала, а не в архиве, и про него запрещено говорить и произносить его имя.
– Мне нужно видеть его.
– Невозможно. И Сальвадоре Вадар запретил, и Иероним, уезжая, выставил возле входа в новую тюрьму круглосуточную охрану.
– Мне нужны все остальные протоколы его допросов.
– Но они… там. В кабинете. Который заперт. Вернётся Иероним - только тогда. Ключи - лишь у него и у Вадара…
– Вот как, - ответил, задумавшись, хмурый аббат. - А чьи приказания выполняют жители города?
– Того, кто несёт инквизиторский жезл.
– А где сейчас этот жезл?
– Так ведь там же, в кабинете Вадара. Он заперт…
– Это я уже слышал. Вот что, брат Гуфий. Ты помнишь, что я - официальный заместитель главы трибунала?
– О да, конечно, - склонился в низком поклоне Гуфий.
– И ты подчиняешься мне?
– Несомненно…
– Тогда слушай распоряжение. Я намерен инспектировать кандалы у заключённых и запоры на дверях камер.
– Кроме новой тюрьмы? - торопливо подсказал Гуфий.
– Кроме новой тюрьмы. Найди и приведи сюда кузнеца.
– Слушаюсь, брат Вениамин.
Гуфий торопливо ушёл, кляня себя за то, что попал меж двух огней, и так же торопливо вернулся. Вместе с ним пришёл бледный от страха кузнец.
– Вот, - отдуваясь, толкнул кузнеца Гуфий, - заместитель главы трибунала аббат Солейль.
Кузнец, громыхнув мешком с инструментами, повалился на колени и склонился, коснувшись лбом пола.
– Гуфий, - сказал аббат, - мне ещё нужен часовщик.
– Часовщик? - недоумевающе переспросил Гуфий.
– Да. Отыщи в городе часовщика и тоже приведи его сюда.
Гуфий, склонившись ушёл. Аббат, выждав время, подошёл к кузнецу, тронул его за плечо. Помог встать.
– Я, - сказал он как можно беззаботнее, - потерял ключ от своего кабинета. Ты своими инструментами сможешь открыть?
Кузнец, поняв, что его привели сюда не по обвинению в ереси, тяжело задышал, незаметно и быстро перекрестился. Торопливо подошёл к двери, посмотрел.
– Если, - уверенно сказал он, - аккуратно, без следов - то за полчаса. Если грубо - то за минуту, но тогда замок нужно будет менять.