— Живой, паскуда? — сотника окружили бородатые физиономии, и среди них рослый воин в воронёных богатых доспехах, редкая вещь. — Взять его!
Дорджо грубо подняли, заломив руки. В голове всё плыло, перед глазами плавали зелёные пятна.
— Кто такой? — произнёс тот самый урус в воронёной броне по-монгольски, с сильным акцентом.
— Гучин снимет с вас шкуры живьём… — прохрипел монгол.
— Это вряд ли. Всё будет как раз наоборот! — усмехнулся урус. — Моё имя Мстислав, князь Рыльский.
Вот теперь Дорджо стало страшно. По-настоящему страшно.
— Коназ-ашин…
— Да ежели б волк… Отмщение вам есьм имя моё. За поругание земли русской.
Зелёные пятна всё плыли и плыли перед глазами Дорджо. Проклятая судьба… Если б знал, что коназ-волк это — ну что стоило воткнуть себе кинжал?
Солёные волны омывали берег, лениво и томно переливаясь среди окатанных водой камней. У самой кромки воды стояли двое.
— … Закон Ясы однозначен и прост, Сыбудай. Он не допускает двуличных толкований, и потому велик. Я должен ехать в Каракорум.
Сыбудай молчал, глядя вдаль. Вокруг виднелись шлемы охранных нукеров — достаточно, впрочем далеко, чтобы услышать, о чём говорят двое. Ещё дальше, по правую руку, раскинулся город, большой и красивый. Город лежал перед ними, как связанная жертва, с ужасом наблюдая за полчищами всадников.
— Видишь ли ты этот город, Бату? Это первый город в неслыханно богатой стране, на пороге которой ты стоишь. Эта страна богаче всех остальных…
— Что я слышу? Сам Сыбудай призывает меня пренебречь законами Ясы?
Старый монгол помолчал.
— Нет, Бату. Разумеется, нет. Я просто хочу, чтобы ты иногда вспоминал, что эта страна могла бы быть твоей, но не стала.
Сыбудай говорил ровно, размеренно.
— Всё зря, Бату. Вся моя жизнь. Я не исполнил завещания Тэмучжина, великого Чингис-хана. Мы не дошли до Последнего моря.
— Послушай, мой Сыбудай, — мягко заговорил Бату-хан, — мы и так сделали очень, очень много. Больше сделал только сам великий Чингис-хан, но это ведь Чингис-хан! И потом, наши силы не бесконечны, к сожалению. Каждый город в этой стране имеет крепкие каменные стены, которые не разрушить так просто, как стены урусских деревянных городов. Каждый взятый город — это тысячи убитых монгольских воинов. Настанет момент, когда силы иссякнут, и тогда…
— Силы иссякают только у глупцов и трусов, мой Бату. У мудрых и смелых правителей они лишь растут с каждой новой победой.
Бату-хан вздохнул. Сыбудай, конечно, великий полководец, но порой его фанатизм начинал бесить. Он полагает, что все монголы живут только для того, чтобы дойти до Последнего моря, а там хоть умереть. Между тем подавляющее большинство воинов в войске Бату-хана мечтает о вещах простых и понятных. Богато убранная юрта, роскошные халаты, красивая посуда, много добрых коней и прочего скота… И юные наложницы, да, а также послушные рабы.
Всё это лето они лихорадочно готовились к продолжению похода. Из степи в угорскую землю тянулись подкрепления, собираемые отовсюду. Да, им удалось восстановить численность войска, и теперь у Бату снова сто двадцать тысяч воинов. Однако всё же не триста тридцать, как перед стенами Кыюва. Надо быть реалистом… Однако, пожалуй, стоит успокоить старика. Вон как расстроился, в самом деле.
Бату-хан улыбнулся.
— Мы ещё вернёмся сюда, мой славный Сыбудай. Мы ещё дойдём с тобой до Последнего моря!
Сыбудай долго молчал, глядя на море, раскинувшееся перед ним. К сожалению, не последнее.
— Я всегда говорил тебе правду, мой Бату, скажу и на этот раз. Нет, мы сюда не вернёмся. Уж можешь мне поверить.
Бату-хан с изумлением смотрел на своего наставника — из глаз старого монгола текли слёзы.
— Только раз судьба даёт человеку шанс, Бату. Один раз, и не больше. Если он использует его, судьба даёт ему дорогу дальше. Если нет, даёт другой. Но никогда судьба не даёт один и тот же шанс дважды.
Слёзы текли и текли, оставляя на сроду немытом лице две дорожки, но старик не замечал их.
— Ты можешь одолеть своих соперников. Ты даже можешь стать Повелителем Вселенной на словах, Бату. Ты встанешь вместо Угедэя, и будешь править полумиром… или думать, что правишь. Но дойти до Последнего моря ты уже не сможешь. Да, сперва ты будешь думать, что можешь, но всегда найдутся причины, почему этого не следует делать именно сейчас. А потом ты уже нарочно будешь искать их, а когда не найдёшь, будешь выдумывать.
Сыбудай замолчал, неподвижно глядя на море.
— Тебе никогда не приходило в голову, мой Сыбудай, — медленно заговорил Бату-хан, — что не всегда и везде нужно быть правым?
Глаза старого монгола остро блеснули.
— А вот теперь прав ты, к сожалению. Хорошо. Отныне ты будешь слышать от меня только то, что желаешь слышать… Повелитель Вселенной!
Сыбудай повернулся и пошёл наверх, проч от моря. Бату-хан проводил его взглядом. В самом деле, старик становится невыносим. Ну и пёс с ним! Он своё дело сделал. Надо осваивать улус Джучи, а не мечтать! Урусы уже давно не платили дани…
— … А пойдём-ка покажу тебе баньку новую свою, княже! Похвастаюсь…
— Ну что ж, пойдём! Токмо что ей хвастать, в ней же париться надо…
— А я про что? Всё готово, пар и веник! Не желаешь опробовать?
Князь Михаил разговаривал достаточно громко, и боярин Фёдор вторил ему. Подвыпили князь с ближним боярином, отчего нет? Трудные нынче времена, когда-то ещё удастся расслабиться…
Уже глубокой осенью князь Михаил с семейством покинул остров, на котором провёл всё лето, и вернулся наконец в Чернигов. Всё было тихо, никто не искал его и не требовал выдачи. Многие полагали, что Бату-хан просто забыл о беспокойном князе в далёкой угорской земле. И только ближние бояре да витязи охраны княжьей знали, что в конюшне денно и нощно стоят под седлом кони.
— …А вот стекло одно токмо над дверью! — боярин Фёдор лично распахнул белеющую свежим деревом дверь предбанника. — Оконное же раскокали олухи, а новое купить недосуг! Слюдой покуда затянули… Ты иди, — боярин отмахнулся от банщика, сунувшегося было предложить свои услуги. — Сами мы сегодня…
— Слушаю, боярин! — банщик поклонился и зашагал обратно к дому. Фёдор проводил его взглядом и захлопнул за собой дверь, пропустив вперёд князя.
Князь Михаил оглядел обширный предбанник, со столом и лавками для отдыха после парной. В углу, привалившись к стене, сидел человек в чёрном монашеском одеянии.
— Ну здравствуй, Михаил Всеволодович, — человек поднялся, откинул капюшон. — И ты, славный боярин.
— И тебе удачи великой, князь Мстислав.
Боярин Фёдор достал из-под лавки кувшин с пивом, две кружки, блюдо с холодным варёным мясом, нарезанным ломтями, корзинку с хлебом.