– Не особенно мудреная жизнь.
– Ты, кажется, завидуешь.
– Так и есть.
– Скажи, ты сильно встревожена, что все теперь знают об исчезновении Джека и ищут его? Она подумала немного:
– Да не особенно. Ну неужели мы сядем в тюрьму? Нелепость какая-то. Кто захочет с нами возиться?
– Не знаю. Я вообще не верю, что Джек может добровольно подать на нас в суд.
– Брось волноваться, – она прислонилась ко мне. – Здесь так красиво, что не хочется обо всем этом думать.
– Как Элисон себя чувствует? – спросил я.
– Вроде бы в порядке. Мне кажется, ей хорошо здесь. Страшно сказать, но похороны, может быть, отчасти пошли ей на пользу. Хоть от Джека отвлеклась.
– Бедный парень. Он этого не заслужил.
– Кто, Джек?
– Джереми, – и я рассказал ей о нашем разговоре.
– Мне всегда нравилось, что ты так любишь детей, – заметила Линдси. – А я, знаешь, подумываю вернуться в школу.
– Правда? Вот здорово.
– Вообще-то даже не подумываю, уже решила.
– Я рад. Тебе ведь нравилось преподавать.
– Наверное, тоже хочу быть пастырем, – Линдси улыбнулась, и складочки на ее щеках заключили рот в идеально круглые скобки.
Мы поднялись, медленно побрели вдоль берега, стараясь не спугнуть дремлющих гусей. Я украдкой разглядывал ее профиль, наблюдал, как под вишневым глянцем губ обнажается ряд белоснежных зубов, когда она приоткрывает рот, вдыхая прохладный воздух.
– Я плакала в день твоей свадьбы, – неожиданно сказала она, не замедляя шага.
– Что, прости?
– Хочешь, чтоб я еще и повторила?
– Почему ты никогда не говорила мне?
– Это дурной тон – говорить женатому мужчине, что не можешь его забыть, – Линдси усмехнулась язвительно.
– Даже если знаешь, что он так и не смог забыть тебя?
Она остановилась, повернулась ко мне:
– И что бы ты сделал, Бен? Ну в самом деле.
На щеках Линдси от холода выступил розовый румянец, я смотрел на нее в обрамлении деревьев, озера и понимал, что никогда ее не разлюблю. Эта сила циркулировала в моей крови со свистом гусиных крыльев.
– Именно то, что и сделал, – ответил я. – Старался бы изо всех сил любить кого-то другого, не тебя. Тщетно запрещал бы себе каждый день думать о тебе и о том, как могло бы быть. Как должно было быть. Даже познав иное, убеждал бы себя, что нет никакой истинной любви, а только та, над которой работаешь. Отталкивал бы Сару, неумело притворяясь, будто меня вполне устраивает, что рядом она, не ты, как я и поступал, и все закончилось бы стремительным разводом – именно так, как и закончилось.
– Ты развелся из-за меня?
– Ты, как бы это сказать, замаскировалась под массу других причин. Но самая существенная из них – я ни на ком не хотел жениться, кроме тебя.
Линдси печально улыбнулась:
– Именно так я и поняла, услышав о твоей женитьбе.
– Знаешь, когда ты уехала…
Мы двинулись дальше, Линдси опустила глаза, разглядывала свои туфли.
– Есть у меня одна странность. Инстинктивно не доверяю всему, что легко дается. Не знаю, откуда я такое взяла, но, думаю, расстались мы во многом из-за этого. Ну не могла я примириться с тем, что так просто оказалось встретить своего человека. Как будто моя жизнь – кино, а я кинокритик: если сюжет прост, значит, фильм неправдоподобен.
Линдси тихонько рассмеялась, словно сама с собой:
– А позавчера, когда ты завел этот разговор, случилось то же самое. Я ведь была уверена, что мы расстались навсегда, так сокрушалась… И тут – на тебе! – вопреки всему шесть лет спустя нам представляется второй шанс. Все разрешилось слишком просто, так не бывает.
– Брось, – я повернулся к ней. – Ты не о тех фильмах думаешь. Запутанный сюжет – для Оливера Стоуна или Тарантино, а в романтических комедиях все довольно просто. Будь наша жизнь фильмом Роба Райнера с Мег Райан и Томом Хэнксом, критики бы сказали, что он уже слишком сложен.
– Знаю, – сказала Линдси, и я с удивлением заметил слезы в ее глазах. – Прости меня. За все.
– Ну подожди, ты же делала то, что считала нужным. И я никогда тебя не обвинял.
– Нет, – она приложила указательный палец к краешку глаза. – Однако брак твой развалился.
– Эй, это ведь было частью плана.
– Вот как? И куда же привел тебя твой план?
– Прямо сюда и привел. К этой самой минуте. Вся моя жизнь, развод, проблемы со сном, Джек с кокаином – все вело сюда, к этому озеру, к этой минуте, к тебе.
Мы стояли, глядели друг на друга, а планета продолжала вращение. Мы будто грезили наяву, и эта греза стала средоточием всего. Я почувствовал, как энергия моих слов, подпитываясь мощью окружавших нас гор, насыщает воздух электричеством.
– Это тот самый момент, – сказал я, – когда точно знаешь, что этот тот самый момент.
– Я люблю тебя, Бен, – Линдси засмеялась сквозь слезы. – Правда люблю.
Я не почувствовал движения, но мы внезапно приблизились друг к другу.
Собирался сказать “и я тебя”, но не успел – Линдси уже обнимала меня и целовала так крепко, так самозабвенно, что я даже пошатнулся. Она ведь и так все знала.
Целуясь, Линдси буквально вбирала в себя другого, впивалась языком, прижималась полными губами, словно хотела съесть. Такому, наверное, нельзя научиться. Когда мы оторвались друг от друга, мои колени дрожали, словно я пробежал марафон. Меня трясло.
Я перевел дух и спросил:
– Значит ли это, что ты теперь моя девушка?
Мы поднялись на второй этаж и обнаружили Чака распростертым на полу у двери кабинета. На нем были шорты и футболка с “Голубым ангелом”. Чак читал вслух газету. Пол вокруг усеивали газетные листы, рядом лежала коробка с пончиками и бутылка виски “Бушмилс”.
– Привет, ребята, – он одарил нас пьяной, по-отечески благодушной улыбкой. – Добро пожаловать в нашу программу.
– Ты что делаешь? – поинтересовался я.
– Развлекаю Джека, – Чак театральным жестом указал на дверь. – Весь день болтаем.
В его щетине застряли серые катышки коврового ворса.
– И он с тобой говорит? – не поверила Линдси.
– Ну не то чтобы… – признал Чак и сделал добрый глоток “Бушмилса”. – Скорее, он мой воображаемый друг. Вы где-то целый день болтаетесь, а я тут один…
– Вообще-то мы были на похоронах, припоминаешь?
– Неважно.
Я заметил, что он опорожнил уже четверть бутылки.
– Мне же нужно было с кем-нибудь поговорить, вот в чем дело-то, и я подумал, может, Джеку тоже нужна компания. Мне кажется, мы сблизились.