- Да, — кивнул незнакомец. — Что-то вроде. Да, ум, который обнаруживает стремление к фантазиям, есть ум праздный, незанятый.
- И чем же, вы считаете, он должен быть занят? — заинтри-гованно поинтересовался искатель приключений.
Бывший поэт пожал плечами.
- Выполнять свое естественное назначение: бороться за выживание тела. Взгляните на наше общество: оно больно насквозь. Больно бездельниками, которые пытаются бороться со скукой, выдумывая несуществующие потребности.
- Это какие? — с некоторым подозрением спросил Д.Э.
- Да почти все, — махнул рукой незнакомец. — Начиная со стихов и заканчивая всеми этими бессмысленными штуками вроде телефонного аппарата, «волшебных фонарей» и даже, да простит меня Бог, беспроволочного телеграфа.
Дюк склонил голову набок.
- Чем, интересно, вам телефон с телеграфом не угодили? Полезные же вещи!
- Полезные… — незнакомец пожевал губами. — Да, может быть. Но можно ли сравнивать эту пользу с тем вредом, который приносят устройства, позволяющие нам обходиться только голосом или краткой запиской?
- Хм, — сказал Джейк, — а, например, арифмометр?
- Тоже ерунда, — улыбнулся незнакомец. — Это устройство облегчает работу человеческого ума. Последний, имея потребность в работе и теряя возможность удовлетворить ее, ржавеет, чахнет, и, наконец, делается бессильным и слабым.
- А часы? — спросил М.Р. уже просто из интереса.
- На редкость бесполезная вещь, — немедленно ответил незнакомец. — Мы выдумали время, чтобы спешить, тем самым пытаясь уверить себя в собственной значимости.
- Я, кажется, понял, — покивал Дюк. — Ну, а что же тогда имеет смысл?
Незнакомец рассмеялся.
- Вот этот вопрос мне нравится, морячок. Очень нравится.
Он оглядел, прищурившись, обоих компаньонов.
- Смысл, говоришь. Да ничего его не имеет. Все суета. Все, за что мы так цепляемся, есть не более, чем привычки, выдуманные искусственно человеком с единственной целью чем-то занять свое бесполезное существование. Настоящая жизнь вот, — он кивнул на веселящихся моряков. — Вот это она и есть. Во всей своей красе.
Двое джентльменов оценили настоящую жизнь во всей своей красе и повернулись опять к философу.
- И вам она нравится? — поинтересовался Джейк. Незнакомец снова рассмеялся.
- Нравится? Это бессмысленное слово. Законам мироздания безразлично, нравятся они нам или нет. Они просто существуют.
Д.Э. страшно хотелось возразить, но он не мог придумать, как.
- Слушайте, — произнес вдруг Дюк, — а что же ваши стихи? Ну хорошо, они не стали известны, но зачем-то вы их писали? Хотели что-то сказать или что-то спросить, ведь так?
- Я был грешен тщеславием, — улыбка философа потеряла толику веселости.
- Ну, не знаю, — нерешительно сказал М.Р. — Всегда думал, что стихи пишут, как бы это сказать, по зову сердца. И потом, их ведь напечатали? Значит, кому-то они уже понравились.
- Ну, этого было недостаточно! — незнакомец расхохотался. — Сначала я жаждал вознестись на вершины славы, затмить собой солнце, покорить умы человечества и тому подобный треск. А потом понял одну штуку. Даже стань я знаменит как Сьюкинсон, как Блейк, как Лонгфелло, даже как Байрон — для меня ничего бы не изменилось.
- Кто это — Сьюкинсон? — спросил Дюк.
- Очень известная персона в том городе, где я имел несчастье родиться. Это неважно, морячок. Важно, что все суета: слава, деньги, твои собственные мысли…
- Слава — вещь неплохая, — заметил Джейк. — Почему бы и не мечтать о ней? Что в этом такого?
- Слава — вещь бессмысленная, — парировал незнакомец. — Она ничего не дает ни нашему уму, ни нашему
сердцу.
- А деньги? — Джейк откусил заусенец на большом пальце. — На деньги можно много всякого интересного сделать.
- Да, много всякой чепухи можно сделать на деньги, — парировал незнакомец.
- А что, — не отставал Д.Э., - больше вы ни о чем не мечтали? Только об этом?
- Что ты меня все время перебиваешь, болтливый морячок? — незнакомец насмешливо дернул бородкой. — Об этом ведь и речь: подступись к любой мечте, поверти ее в руках, рассмотри как следует, и ты увидишь…
- Что все не имеет никакого смысла, — заключил Джейк.
Когда по улице покойника везут,
Ты думаешь, увы, и мне придет капут
Укроют саваном и глубоко зароют,
И стану я червям едою и норою.
- Вот именно, — улыбаясь, подтвердил незнакомец.
Съедят и выплюнут мое они нутро.
Искатель приключений сделал скорбно-зловещее лицо, выразительно продемонстрировав, как пожирает и выплевывает чей-то труп. М.Р. тут же последовал его примеру и оба замогильно закончили:
И станут шастать взад-вперед — хо-хо, хо-хо, хо-хо!
Незнакомец хранил свою философскую улыбку.
- Знаете, сэр, — Д.Э. встал, засунул было руки в карманы, но покачнулся под скрип переборки и был вынужден принять менее независимый вид, — у нас тут небольшое дельце, так что…
- Понимаю, морячок, — усмехнулся неизвестный. — Не бойся, я не спешу.
Он поудобнее устроился на койке Д.Э., прислонившись спиной к стене.
М.Р., вставший рядом с компаньоном, прочистил горло.
- Мда, — сказал он. — Кхм. Ага.
И двое джентльменов торопливо покинули кубрик.
- Черт, холодно, — Джейк потер перчаткой покрасневший нос.
- Ага, — сказал компаньон, пряча лицо в шарф по самые глаза.
«Матильда» лавировала между льдами. У носа судна желтела, пенясь, вода.
- В Африке, — Дюк закашлялся, — в Африке я буду целыми днями лежать на солнце. Буду есть фрукты и морских гадов. Компаньон, ты как, любишь морских гадов?
- Я все люблю.
Д.Э. представил кусок жаркого так отчетливо, что потекли слюни.
- Ты мне такого не говори, — пригрозил он. — Рано еще.
- Сегодня девятое февраля, — дыша паром, проговорил М.Р. — Интересно, долго мы еще здесь пробудем?
Когда искатели приключений вернулись в кубрик, первым, что они увидели, был зад Коуэна. Матрос трясся, зарывшись лицом в подушку на койке Джейка и ударяя по матрасу кулаком. Рядом невозмутимо улыбался лысый незнакомец.
- Пойми, морячок, — услышали они, подойдя поближе, — законам мироздания наплевать. Ты представляешь из себя всего лишь один из бесчисленного множества организмов, которые едят, пьют, не приносят ни особенной пользы, ни особенного вреда, и легко заменяются другим таким же организмом в случае смерти. Ты всего лишь песчинка в океане.