— Орхан, наверное, говорил вам, что я изучаю хеттов, не так ли? Вплоть до прошлого века историкам были известны лишь три великие империи Древнего мира в Африке и Малой Азии: Египетская, Вавилонская и Ассирийская. Тем не менее некоторые исследователи предполагали, что их значительно больше. По неизвестным доселе причинам эта империя не оставила никаких следов в памяти коренных жителей и не упоминалась в священных писаниях. Начиная с 1906 года я участвовал в раскопках в Анатолии под руководством Гуго Винклера и Османа Хамди Бея, хранителя Стамбульского археологического музея.
Ханс никогда не забудет тот день, когда они обнаружили около двух с половиной тысяч таинственных табличек, не забудет вкуса пыли и ударов пульсирующей в висках крови и той уверенности, что наконец он держит волшебный ключ к тайнам столицы хеттов. Она возвышалась среди суровых скалистых холмов, туда можно было добраться верхом, проведя в пути несколько дней.
— Я посвятил свою жизнь тайнам прошлого этой земли. Знаю, что здесь сейчас опасно. Но как я могу ее бросить? Если мы хотим подарить будущее нашей стране, мы должны бороться и помешать союзникам разорвать империю на куски. Но я пока не знаю, придем ли мы к своей мечте. В такой ситуации необходимо твердое руководство, ясное видение, человек, ниспосланный Провидением…
Его взгляд потерялся вдали.
— Генерал, с которым знаком ваш друг Рахми-бей? — спросила Лейла.
— Да. Мустафа Кемаль на это способен. Это военный стратег, обладающий тонким политическим чутьем. Увы, на данный момент все очень неопределенно. Ощущается волнение как среди офицеров, так и в народе, но проволочки правительства сеют смятение. Падишах ошибается, веря, что может рассчитывать на защиту британцев. Те думают лишь о собственных интересах. Успех дипломатической миссии в Париже станет определяющим.
Ханс заметил, как Лейла напряглась при упоминании мирной конференции. Не впервые она закрывалась, как только он упоминал о муже, даже косвенно. Селим-бей не знал о присутствии Ханса под своей крышей. «Это женская конспирация», — объяснил Орхан с довольным видом. Молодой человек не любил своего шурина, обвинял его в упрямстве и реакционерстве. Но Ханс научился не судить о людях, не познакомившись с ними.
— Вы подумали о супруге? — осмелился спросить он.
Лейла огорченно отвернулась. Она ценила его откровенность, но ее смутило упоминание о близком человеке. На долю секунды Ханс упрекнул себя за то, что поставил ее в неловкое положение. Но, увы, он ничего не мог поделать. Все, что ее касалось, не могло оставить его равнодушным. Нельзя останавливаться в пустыне, если ты чего-то хочешь. Идешь, не считая шаги, потому что время исчисляется бесконечностью. И теперь он знал, что провел всю свою жизнь, шагая к этой женщине.
— Как он отреагирует, если узнает о моем пребывании здесь?
— Он разозлится, потому что вы подвергли нашу семью опасности.
— Даже если ваша свекровь на это согласилась?
— Моя свекровь — революционерка, хоть сама об этом не подозревает, — ответила Лейла, улыбаясь. — Она всегда всех ставит в неловкое положение.
— Она однажды приходила ко мне.
Заметив шок Лейлы, Ханс не удержался от смеха.
— Еще в самом начале, когда я был слишком слаб. Я понимал, что рядом со мной кто-то есть. Это была женщина, скрытая вуалью. Я не мог различить ее лица. Но это были не вы.
— Как вы можете быть уверены?
Он выдержал паузу.
— Потому что я всегда знаю, когда это вы, Лейла-ханым. Даже с закрытыми глазами. Даже во сне. Я узнаю вас по дыханию, по вашему молчанию… Вы живете в моих снах.
Лейла задрожала.
— Прошу вас, — прошептала она.
«Какая несправедливость!» — подумала Лейла. Она вернула его к жизни, а он в благодарность превратил ее в свою пленницу, пробуждая в ней всякого рода волнения. Она постоянно думала о Хансе. День и ночь ее преследовал его взгляд — то искренний, то хитрый, иногда затуманенный страданием. Она помнила это тело, которое все же оставалось для нее чужим, поскольку тело по-настоящему раскрывается во время любви. Лейла больше не могла сопротивляться. Она хотела почувствовать ласки этого мужчины, насладиться его губами, языком, вдохнуть аромат его кожи… Она им упивалась. Безмятежность и исполненная почтения нежность сквозили в его речах и движениях. И в ней зарождалась сила, о которой она могла раньше только догадываться.
Она заметила, что дрожит. Ханс взял ее ледяные ладони в свои и поцеловал их, отчего она вздрогнула. Когда он поднес их ко лбу в знак уважения, в ней что-то надломилось. Он заговорил тихим голосом, тембр которого очаровывал:
— «С первого взгляда я полюбил тебя всем сердцем…»
Лейла сдержала вздох, побежденная поэмой Михри Хатун. За пять столетий ничего не изменилось для ищущих душ. Иностранец казался таким искренним, таким уверенным в себе, а она была растеряна, она заблудилась в круговороте своих чувств, и в голове звучали только последние слова этой поэмы: «…сердца сгорали от любви в пламени ада».
На лестнице раздались тяжелые шаги. Испугавшись, Лейла отскочила от Ханса и поспешила к двери, чтобы преградить путь непрошеному гостю. Она была полна решимости защищать немца любой ценой.
Но это был всего лишь Орхан с пылающими щеками и взъерошенными волосами, он растерялся, увидев сестру.
— Вы никогда не догадаетесь, что произошло! — размахивая газетой, воскликнул Орхан. — Греки высадились в Измире! Они стреляли в наших солдат и мирных жителей. Сотни погибших. Это война!
Бесчисленная толпа двигалась в сторону площади квартала Султанахмет. Сотни женщин в чаршафах, мужчины с мрачными лицами… Лейла шла в сопровождении Ахмета. Упрашивая мать пойти вместе с ней, мальчик даже топал ногами, а теперь покорно держал ее за руку. Никто не разговаривал. Раздавался лишь глухой грохот ног многотысячной толпы по мостовой. Сколько же их было? Сотня тысяч? Две сотни? На фронтонах зданий ветер колыхал флаги Османской империи с полумесяцем и звездой на красном фоне, перевязанные черной лентой, а минареты были задрапированы траурной темной тканью.
Несколькими неделями ранее греки с благословения стран союзников высадились в Измире. Секретные соглашения, заключенные в разгар войны, не могли устоять перед прагматизмом победы. Опасаясь волнений, поддерживаемых итальянцами, три другие державы-победители решили предоставить премьер-министру Греции, Венезелосу, то, что он требовал, — господство в Малой Азии.
Лейла шла вперед, сжав маленькую руку Ахмета. Казалось, что ее жизнь рухнула 15 мая 1919 года, в роковой день высадки в Измире греческих солдат, но это также был благословенный день, потому что Ханс признался ей в любви. Разве можно этому удивляться? С самого начала их история была отмечена печатью невинных смертей и нарушающим супружескую верность влечением, которое могло закончиться только смертью. В такие моменты оказываешься бессилен перед всепоглощающим фатумом. Желание от этого только обостряется, и нет места безмятежности. Таким душам нужен особый пыл, безусловная любовь. Лейла была в растерянности, она не видела выхода ни из капкана своих смятенных чувств, ни из тисок, сжимающихся вокруг ее страны.