Лейла. По ту сторону Босфора | Страница: 38

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— От племянника мне известно, как вы нам помогаете. Мы вам очень признательны.

— Вы — дядя Гюркана?

Мужчина не ответил, но Лейла догадалась, что это и есть тот таинственный Рахми-бей, офицер, с которым встретился Ханс на войне и который теперь командовал группами сопротивления.

— Могу я вас попросить передать эту записку? — спросил он, вкладывая ей в руку сложенный лист бумаги. — Это нужно передать в ханаку [47] позади вашего дома. Они в курсе.

— Безусловно.

— Вы — ангел, — прошептал он. — Если я вам понадоблюсь, племянник всегда знает, где меня найти.

Она не успела поблагодарить Рахми-бея, так как тот уже отвернулся, чтобы пожать руку старому боевому товарищу. Мужчины похлопали друг друга по плечам, и дядя Гюркана спрыгнул на сушу.

— Да благословит вас Бог, Ханым Эфенди, — тихо произнес он на прощание. — И спасибо!

Судно отчалило, и три фигуры растаяли в темноте. Лейла присела, боясь потерять равновесие. Она была одна вместе с Хансом и четырьмя молчаливыми моряками, вцепившимися в весла. На фоне звездного неба вскоре вырисовался темный силуэт старого дворца. На противоположном берегу Золотого Рога почти не было огней.

Море было спокойно. Прохладный бриз гладил Лейлу по щекам и по лбу. Моряки знали секреты переменчивых течений Босфора. Несколько раз, не сговариваясь, они меняли направление. Вдалеке Лейла разглядела темную массу военных кораблей, освещенных сигнальными огнями. Интересно, каким из них командовал Луи Гардель? Ее терзала тревога. По сравнению с этими громадинами их лодка была неимоверно хрупкой. Если одно из судов решит сняться с якоря, то их просто накроет мощный кильватер.

— Спрячьтесь под брезент, — прошептал капитан ей на ухо. — И ни слова!

От затхлого запаха рыбы Лейлу чуть не стошнило. Мужчина осторожно ее укрыл, уложив сверху тяжелые рыбацкие сети. Лейла подумала, что с Хансом поступят так же, и испугалась за его рану. Она больше ничего не видела и не слышала, кроме плеска воды о корпус барки. Лейла свернулась калачиком. Никогда она не чувствовала себя такой уязвимой. «Обычно первая весенняя переправа через пролив была для меня праздником», — с сожалением подумала она.

Ей показалось, что они двигаются очень быстро, но она потеряла всякие ориентиры. Она боялась, что ее стошнит, и сконцентрировалась на дыхании. Липкая влага пропитала одежду, и начала зудеть кожа. Воздуха не хватало. Лейла запаниковала. Она же умрет здесь, задохнувшись под этим вонючим брезентом! Она начала барахтаться, пытаясь выбраться, и вдруг услышала крики. Мощный луч фонаря обшаривал лодку. Женщина тотчас же съежилась, словно желая провалиться сквозь дно. Кровь шумела в ушах. Если это англичане, то они пропали! Но лаз шутил по-турецки, заверяя, что у него все в порядке с документами, и приглашал инспекторов подняться на борт, если те, конечно, хотят впустую потерять свое время. Добавил также, что не прибирал на судне. Ему ответили, что он может оставить себе свою грязь. Капитан перекинулся с ними еще парой шуток, и лодка наконец продолжила свой путь. Лейла с облегчением закрыла глаза.

— Можете выходить, — наконец сказал капитан. — Теперь вы должны показывать дорогу.

Он помог Лейле выбраться и присесть рядом с Хансом. Немец улыбнулся молодой женщине. У Лейлы все онемело, она жадно вдохнула свежий воздух. Они двигались вдоль азиатского берега. Над холмами, поросшими кипарисами, вечнозелеными дубами и соснами, забрезжил рассвет, звезды потускнели. Слаженно и мощно гребцы рассекали спокойные воды. Судно мчалось, оставляя за кормой серебряный бурун на опаловой глади. Несколько фонарей указывали на присутствие рыбаков. И ни одного танкера с нефтью из Батуми, ни одного пассажирского судна, идущего к Одессе… Русская революция разрушила привычный уклад. Движение на Босфоре начиналось лишь днем, чуть позже — суета маленьких парусных суденышек и пароходиков.

У самого берега были слышны запахи диких трав, фиговые деревья здесь росли вперемешку с акациями и иудиными деревьями. Лейла возвращалась в мир детства, где пахло солью, листва была драпирована утренней росой и суета пыльного Стамбула и электрическое буйство Пера были далеко. Ленты утреннего тумана укрывали йали, которые выныривали из серебристой дымки один за другим. Великолепные дома, словно драгоценные камни, придавали этим берегам особый шарм и уникальность.

Лейла с волнением наблюдала, как в глубине маленькой бухточки постепенно появилась крыша отцовского дома в окружении магнолий и олеандров.

— Это там, — она указала на деревянный фасад цвета османского флага.

Ханс не мог оторвать взгляд от молодой женщины. Ее лицо было исполнено какого-то нового воодушевления, она вся светилась неизвестным ему до сих пор восторгом. Выбравшись из-под брезентового укрытия, она первым делом неосознанно поправила складки платка, скрывающего волосы, но теперь, кажется, забыла о нем, и ветер дразнил ее непослушные локоны. Она уселась, по-детски обняв колени руками, словно ей было трудно сдержать свою радость. Ему захотелось заключить ее в объятия и покрыть поцелуями.

— Вы можете причалить к понтону, — прошептала она.

Они проплыли мимо эллинга, где покачивался свежевыкрашенный каик. Моряки помогли им сойти на берег. Лейла поблагодарила капитана, тот в ответ почтительно поклонился. Он отказался от предложенного хозяйкой йали чая, пожелав отплыть без промедлений. И несколько минут спустя маленькая барка исчезла в тумане.

Лейла приподняла чаршаф. На лужайке за ними оставались мокрые следы. Женщина достала из кармана огромный ключ и весело им размахивала.

— Йали охраняет одна супружеская пара, но я всегда держу при себе дубликат. Это мой талисман. Пойдемте, я вам сейчас все покажу…

Они вошли в погруженный во мрак холл, и Лейла принялась открывать ставни. В молочном свете Ханс увидел отделанную белым мрамором комнату с колоннами и фонтаном.

Лейла сообщила, что пойдет подобрать ему сменную одежду и попросит прислугу нагреть воды. Ханс остался один, он шатался от усталости, но не осмелился присесть, опасаясь что-нибудь испачкать. Окно выходило на террасу. Там, за Босфором, холмы европейской части страны еще не вынырнули из предрассветного полумрака. Он подумал, что Лейла провела здесь самые счастливые моменты своей жизни. Когда он был ребенком, его таскали от одного дома к другому по деревушкам, притулившимся вдоль железной дороги. Отец снимал скромные и безликие комнаты. Ханс знал не понаслышке, что такое кочевая жизнь. Его детские воспоминания жили в засушливых плато Анатолии, в горах и ущельях Каппадокии. Эти места были настоящей головной болью для его отца, которому кайзер поручил переправить немецких инженеров и торговцев к рудным и нефтяным месторождениям Месопотамии. Когда Хансу было тридцать девять лет, его имущество легко могло вместиться в чемодан.