— Скажите, как зовут последнюю клиентку? — уже на пороге спросила Лейла, закрывая лицо вуалью. — Мне кажется, я узнала ее голос, но точно не уверена. Восемь лет назад, когда я приходила сюда помогать беженцам, мне помогали многие девушки.
— О, это Нилюфер-ханым! Ей всего девятнадцать, понимаете. Это ангел, а не ребенок. Сама нежность. Все в квартале ее очень любят. Она всегда любезна и улыбчива. Живет в маленьком доме в конце улицы.
Несколько недель спустя вернулся Селим. Лейла оставила при себе то, что узнала в Эюпе, ни словом не упрекнула мужа. Она решила не вступать в конфронтацию. Ей казалось, что так этот унизительный кошмар не приобретет губительные масштабы. Власть слов сомнительна. Любое разоблаченное чувство опошляется. Любая мысль, облеченная в слова, любой упрек, несправедливость, о которой сказали вслух, становится конкретной и даже угрожающей.
Отныне она шпионила за Селимом, словно за незнакомцем. Его обычная апатия, казалось, улетучилась, периодически он мог вспылить или блеснуть ироничной французской фразой. В лице его теперь сквозила некая важность и значительность, речи стали отрывистыми и резкими. Он проявлял признаки нетерпения по отношению к матери. Совсем недавно Лейла решила бы, что такое поведение обусловлено неприятностями на службе. Мучительный провал Мирной конференции вынудил великого визиря Дамат Ферид-паши представить султану новое правительство. Селим переживал, что лишится места. Но теперь Лейла знала, что у супруга есть другие заботы.
Яд лжи проступал повсюду. Ночью, когда она отдавалась ему, потому что мужу нельзя отказывать, ее ничто не возбуждало. Их неловкие тела больше не двигались в унисон, поцелуи Селима были лишь жалким обманом. Она представляла его в объятиях Нилюфер, представляла, как они предаются утехам и наслаждению. Была ли его вторая супруга великодушной и умелой? Одна только мысль об этом терзала душу.
«То, что мужчина дает одной женщине, он никогда не отдаст другой» — так говорили хранительницы традиций. По их словам, мужчина по своей природе способен любить нескольких женщин. Священный закон Ислама разрешал многоженство, защищая детей и предоставляя каждой жене почтенный статус. Что касается женщины, то она расцветала через материнство. Столкнувшись с реальностью, Лейла не могла принять ее. Только глухая злость, пронизанная ревностью и бессилием, — вот что она чувствовала. Лейла поняла, что невозможно полностью обладать другим человеком, какая-то часть всегда ускользает. Доверие первых дней замужества, плод наивности, был и плодом ее воображения. День за днем ядовитая злоба пропитывала ее. Ее сердце ожесточилось, душа чахла.
На расспросы свекрови по поводу недовольного лица Лейла заявляла, что волнуется об Орхане, о котором не было новостей. Селим разузнал, что брат действительно арестован англичанами и что те не разрешают его навещать. «Нужно проявить терпение, — твердил он, не слишком беспокоясь о судьбе шурина. — Главное, что Орхан ни в чем не виноват, не так ли?» — добавлял он, пронизывая супругу взглядом. Лейла молчала, так же как и свекровь. Она была благодарна за то, что Гюльбахар сдержала обещание. Соблюдая обет молчания османских женщин, который держал мужчин в неведении относительно многих вещей, свекровь словом не обмолвилась Селиму ни о похождениях Орхана, ни о пребывании Ханса Кестнера в конаке.
Малышка Перихан болела. У нее была горячка, поэтому Лейла не спала. Она с девочкой на руках спустилась ночью в садовый павильон и прилегла на подушки. В лунном свете виднелись барашки крыш и купола минаретов. Свежий воздух, наполненный ароматом миндаля и жасмина, успокоил ребенка, и девочка наконец уснула.
Мысль о Хансе поддерживала Лейлу, отгоняла горечь предательства, но не тревогу. Дервиши тайно вывезли немца из йали, и отсутствие любимого человека казалось ей изгнанием. Ее любовь породила надежду, приговоренную к молчанию. Лейла боялась, что он исчезнет на широких анатолийских просторах или даже погибнет и она об этом не узнает. Увидит ли она его еще когда-нибудь? Они не давали друг другу никаких обещаний, и он ничего не был ей должен.
Перихан мирно спала, ее длинные ресницы отбрасывали тень на пухленькие щеки. Девочка лежала на животе Лейлы, но женщина не чувствовала веса малышки. Они дышали в унисон. Мать рассматривала вздернутый носик, приоткрытые губы, но перед глазами стоял Селим. Чего она могла ожидать от него? Многие из подруг отказывались менять статус единственной жены и терпели мимолетные связи супругов в объятиях греческих или армянских любовниц. Но по крайней мере, местные христианки умели себя вести. Испокон веков с ними можно было найти общий язык. Мусульманок возмущали недавно прибывшие русские женщины. Эти высокомерные дамы с короткими стрижками купались полуголыми в море. Они заставляли своих турецких любовников разоряться на лотерее или в игровых клубах, где делали ставки на абсурдных тараканьих бегах.
В отличие от Луи Гарделя, Селим, к сожалению, не нашел себе любовницу. Может, было бы проще оставаться единственной супругой гуляющего на стороне мужа? Лейла горько улыбнулась. Женившись на скромной, хорошо образованной мусульманке, Селим спрятал ее от мира. Он подчинился мусульманским традициям, которые призывают к разделению домочадцев. Воистину сказано, что дым от очага одной жены должен оставаться невидим в жилище других жен. Муж старательно следовал правилам.
«Я этого не вынесу», — со страхом подумала Лейла. Долгие дни и ночи она пыталась найти выход. Мусульманин разводился легко, повторив слова расторжения брака, но супруга не могла проявить инициативу. Два года назад правительство обнародовало новый закон о семье, который, не отменяя полигамию, усложнял ее, требуя от супруга получить от первой жены согласие на второй брак. Если она не принимала второй брак мужа, то могла попросить развод. Но сколько религиозных наставников Стамбула оспорили это? Что подумают дворцовые дипломаты, падишах или Гюльбахар-ханым, если Лейла потребует вернуть себе свободу? А Селим? Будучи убежденным, что он прав, воспримет ее жест, как уход, предательство?
«И что ты будешь без него делать?» — прошептал внутренний голос. Мусульманские традиции запрещали разведенной женщине жить самостоятельно. У Лейлы не было ни отца, у которого она смогла бы укрыться, ни мужа в перспективе. Однако, как и все мусульманки, Лейла сохранила собственность и после замужества свободно управляла своими средствами, что удивляло европейских женщин, ограниченных в получении разрешения на хоть какой-нибудь банковский счет. Брачный контракт, составленный отцом Лейлы, предусматривал солидную денежную компенсацию в случае развода. Она ни в чем не будет нуждаться. Бо́льшую часть времени она сможет жить на Босфоре, а на время холодов подыщет городскую квартиру в одном из новых зданий, которые так нравятся ее кузине. Но подвергнуть детей такому потрясению? Селим никогда их не отпустит. Он оступился как супруг, но все же оставался хорошим отцом. Опровергать это было бы со стороны Лейлы весьма низко.
Перихан вздрогнула. Молодая женщина поцеловала ее в лоб и обняла крепче.
— В давние-давние времена, было ли это на самом деле или нет… — начала Лейла нашептывать дочери сказку.