– Откуда вы едете, месье? – спросил он уже более вежливым тоном.
– Из Ле-Аля, месье, где гораздо больше работы, чем тут.
Лавочник посмотрел на детей в слишком больших шлемах, на сгорбившегося гиганта и на устрашающую улыбку возницы. На трупы и на лысую собаку. На покрытое мукой и экскрементами существо, которого выворачивало наизнанку под повозкой. Кучка сумасшедших, которые ищут ближайший корабль дураков. Он понятия не имел, как понимать эту сцену, но сознание собственной значимости удерживало его от того, чтобы поднять тревогу.
– Вы проехали по Мельничному мосту, – заметил ополченец. – Это необычно…
– Поговорите с Уденом и остальными. Они считают это обычным делом. И капитан Гарнье, который послал меня туда, чтобы объехать ваши цепи. Они задерживают экспедицию – вы же понимаете.
Лавочник понимающе кивнул.
– Капитан скоро вернется, – сообщил ему Матиас. – Я тоже – через Мельничный мост.
– Теперь комендантский час. На улице находиться опасно. Что у вас за дело?
– Это дело Гарнье. Я подожду, если вы прикажете. Но вам придется самому его спросить.
Охранник посмотрел в глаза Тангейзеру и тут же об этом пожалел.
– Капитан сегодня не в духе. – Иоаннит улыбнулся, чтобы удержать внимание собеседника. – Я тоже. Только он может себе это позволить – он же капитан. Позовите сюда остальную охрану. Эй, друзья! Идите сюда!
Лавочнику это не понравилось – он лучше своих товарищей чувствовал опасность. Ополченцы прислонили пики к цепи и поспешили к повозке. Крепкие парни. Ремесленники. Судя по рукам, один из них был красильщиком.
Рыцарь кивнул им, и они кивнули в ответ.
– Попробуем это вино, – предложил он. – У меня на него большие надежды.
С этими словами госпитальер присел на корточки, вытащил пробку из бочонка и сделал несколько глотков. Потом он встал и улыбнулся:
– Я пробовал и лучше. По крайней мере один раз в жизни.
Ремесленники не стали ждать разрешения лавочника и тоже попробовали вино.
– Знаете, почему у Гарнье такое настроение? – спросил Тангейзер.
Манеры лавочника изменились – его заинтересовали свежие сплетни.
– Сегодня вечером он потерял несколько «пилигримов», – рассказал Матиас. – Из братства.
– И что? До нас дошли слухи, что он вошел во Дворы, – ответил один из ополченцев.
– Да, мы это сделали. Такой выгребной ямы нет даже в аду. Но вы знаете Гарнье. Он получил то, что хотел, и эти попрошайки не скоро его забудут. Вы слышали об Инфанте?
Задав этот вопрос, иоаннит услышал, как Гриманд заерзал в повозке.
Лавочник покачал головой. К его досаде, красильщик, второй раз приложившийся к бочонку с вином, выпрямился. Его место тут же занял другой ремесленник.
– Инфант Кокейна? – переспросил охранник моста. – Гриманд? Кто же о нем не слышал?
До Тангейзера донесся вздох гиганта.
– Он перережет тебе горло за несколько су, а потом еще оставит сдачу, – продолжал лавочник. – Я не спрашиваю, друг мой, где вы пробовали лучшее вино, но точно не в Париже. Это мягкое, как коровье молоко.
– Мы всю жизнь пили кислятину, сами того не зная, – поддакнул красильщик.
– Берите бочонок, друзья, – предложил Матиас. – Он ваш.
У ремесленников отвисли челюсти. Лавочник покачал головой:
– Мы здесь на службе у короля и Христа, а не для того, чтобы пьянствовать.
– В Лувре и в монастырях не пьют кислятину. Кстати, лучшее вино я пробовал как раз в монастыре. Разве мы кальвинисты? – рыцарь рассмеялся.
Два ремесленника присоединились к нему. Они пожирали глазами бочонок.
Засмеялся и Гриманд. Тихо. Но госпитальер чувствовал, что это ненадолго.
– Там, где я его взял, есть еще, и я не заплатил за него ни су, – сказал он стражнику. – Так что пейте и веселитесь. А если это против местных обычаев, отнесите домой, женам.
Не дожидаясь возражений своего товарища, ремесленники схватили бочонок. Лавочник промолчал, понимая, что его все равно проигнорируют. Утешение он решил найти в сплетнях.
– Месье, расскажите мне, кто такой Инфант Кокейна, – попросил он Матиаса.
Его голос заглушил взрыв безумного смеха.
– Смотрите сами, – сказал Тангейзер. – Вот он сидит.
Ремесленники поспешно отступили, поставили бочонок и схватили свои пики. Лавочник спрятался за их спинами, и они обошли повозку на почтительном расстоянии, чтобы посмотреть на Гриманда. Рыцарь тоже считал, что это зрелище заслуживает внимания.
Король воров трясся от смеха. В неверном желтом свете факела его пустые белые глазницы бесстрастно поблескивали над громадными оскаленными зубами и деформированным лицом, словно шахты, доходящие до самого преддверия ада.
Эстель и Грегуар тоже смеялись, заразившись его весельем.
Матиас и сам с трудом сдерживался.
– Дайте мне камень бессмертия. Негодяи! – крикнул великан.
– Как видите, он лишился разума, – пояснил иоаннит охранникам моста.
Гриманд загремел цепями. Ополченцы попятились.
– Движение повозки, похоже, успокаивает его. Но если вы считаете, что следует подождать капитана, мы можем дать Инфанту пинту-другую вина.
– Гуго! Чашу вина! – тут же воскликнул Гриманд.
– Продолжайте свой путь, друг, – сказал красильщик. – И большое спасибо за бочонок.
Лавочник не стал возражать.
– Вероятно, я рассказал вам больше, чем следовало, – заметил Тангейзер. – Так что если Гарнье спросит, скажите, что Малыш Кристьен обо всем позаботится. Этого достаточно.
Гриманд зашелся в приступе хохота, и лавочник снова попятился.
– А если не спросит, решать вам – будить спящую собаку или нет.
– Кристьен, – повторил красильщик и, заглянув под телегу, посмотрел на Пикара. – А это кто? И что он говорит?
Малыш Кристьен хрипел, снова и снова повторяя одно слово, будто заклинание. Навоз стекал с его губ и ноздрей, словно эту субстанцию выделяли его внутренние органы. Когда он моргал, белков глаз не было видно – их тоже покрывал слой экскрементов.
– Навоз! – завывал Пикар. – Навоз!
– Наверное, это название его следующей пьесы, – пожал плечами рыцарь.
Смех Гриманда разнесся подобно грому, способному воскресить мертвецов.
– Что он сделал? – спросил лавочник.
– Изнасиловал ребенка, – ответил Тангейзер.
– Боже милостивый. – Второй ремесленник взял пику и вопросительно посмотрел на рыцаря. – Вы не возражаете?
– Пожалуйста, но только не до смерти.