– Он имеет в виду, что немного преувеличивает, а также то, что не послушает нашего совета, – объяснила графиня.
– Ладно, я сдаюсь. Вы обе правы, – сдался Инфант. – Я слушал слова матери, но не слышал их. А что касается твоих слов, Ля Росса, то они были бриллиантами в короне моего королевства.
– Правда? – обрадовалась девочка.
Карла посмотрела на ее решительное маленькое лицо, испачканное порохом и кровью.
– Я помню каждое твое слово, потому что много раз мысленно повторял их, словно музыку, темной ночью и ясным днем, и от них и день, и ночь становились светлее.
– Я тоже их помню, – сказала Эстель. – Но готова поспорить, что ты не помнишь каждое.
Гриманд оскалился – Карла предположила, что это улыбка.
– В точности как бабушка, – усмехнулся он.
– Значит, вы по-прежнему не хотите рассказать то, что знаете, – заметила итальянка.
– Я знаю то, что у нас с ней есть теперь. И не хочу, чтобы крылья превратились в руки. Возможно, когда-нибудь позже ей расскажете вы – но это я оставляю на ваше усмотрение. Если вы согласны оказать мне эту любезность, – ответил слепой великан.
Графиня сглотнула, сдерживая внезапно подступившие слезы. Потом она кивнула. Гриманд не видел этого, но чувствовал.
– Почему он не объясняет, что это значит? – обиделась Ля Росса.
– Он объясняет. Я расскажу тебе позже, когда мы будем дома. Когда ты станешь старше, – пообещала ей итальянка.
Эстель задумалась.
– Это значит, что дом очень-очень далеко? – спросила она через некоторое время.
Гриманд и Карла рассмеялись, но боль быстро заставила их обоих умолкнуть.
– Далеко, но не очень, – ответила графиня. – И я рада, что ты едешь туда с нами.
– Тангейзер сказал, что я могу отнести Ампаро домой, – вспомнила девочка.
– Ты уже ее отнесла, – подтвердила итальянка. – И можешь нести дальше.
– Если подумать, то воробышек спас нас всех, – заметил Гриманд.
Карла задумалась. Это было правдой, во многих отношениях. Наверное, Инфант убил бы ее, не будь она беременна. Может быть, именно это он имел в виду. Переспрашивать женщина не стала.
– Не воробышек, а соловей, – поправила гиганта Эстель.
– Я никогда не видел соловья, и ты тоже, но воробышка я могу узнать. – Король Кокейна усмехнулся. – А ты?
– Нет, но я могу видеть Ампаро, а ты не можешь, – отозвалась Ля Росса.
– Совершенно верно, милая, и именно поэтому я мысленно вижу воробышка. Пока девчушка жива, мы побеждаем.
Гриманд остановился и напрягся, словно сражаясь с каким-то внутренним катаклизмом. Щеки и брови у него дрогнули, как будто он крепко зажмурился, но края глазниц остались неподвижными. Их неестественная, зияющая пустота обнажала боль и одновременно скрывала ее от остальных. Потом приступ боли прошел. Инфант фыркнул и пошел дальше.
– Вам следовало бы попробовать камни бессмертия, – сказал он Карле. – За это стоит отдать глаза и получить стрелу в живот, хотя, к сожалению, за последнее я ничего не получил. Вы должны поговорить насчет этого со своим мужем.
Из темноты появилась Паскаль. С пистолетами и свежей кровью – чужой – на лице. Лоб девушки перевязан белой лентой, которую дал ей Матиас.
– Милиция прошла сквозь дома на этой стороне моста, мимо Тангейзера, – сказала она. – Мы должны пересечь рынок.
Карла посмотрела на открытое, вымощенное булыжником пространство. Они будут там как на ладони.
– Так ближе, – настаивала Паскаль. – Вон фонарь у конюшни, и мы почти на месте.
Он махнула Гуго, чтобы тот шел на освещенное луной пространство, и мальчик, похоже, посчитал эту идею разумной. Эстель каким-то образом повернула Гриманда, и они зашагали по стертым камням.
Паскаль кралась рядом, вглядываясь в темноту, словно дикая кошка: совершенно бесстрашная, живая и полная решимости прорваться сквозь ночь.
– Я весь горю, снаружи и внутри, – задумчиво произнес король Кокейна, словно удивляясь. – Это всё карты. Моя мать сказала, что нельзя смотреть в чужие карты – это приносит несчастье. Ведь ты не знаешь, на что смотришь, и видишь только свою гибель. Как она была права! Но я бы не сказал, что приговор слишком суров, поскольку я заслужил худшего. – Он оскалился. – На самом деле я бы сказал, что приговор слишком великодушен.
– Как можно не проявить великодушие к королю Земли Изобилия? – подбодрила его итальянка
– Бывший король, бывшее изобилие, хотя…
Голова Гриманда поворачивалась из стороны в сторону, словно он сравнивал две картины в воображаемой галерее. Карла подумала, что его познание себя шло параллельно познанию мира Алис и они никак не пересекались. Сын никогда не слушал мать. Потому что единственное, о чем он знал больше ее, – это он сам. Своим знанием он пытался ее защитить.
Остатки бровей Гриманда взлетели вверх:
– Это не та смерть, которой я желал. Я никого не убил и едва ли теперь успею.
– Ты убил Роде, – сказала Эстель.
– Но сначала ты его подстрелила, так что эту смерть нельзя записать на мой счет.
– Я подстрелила и того бандита, помнишь? Но его убил Танзер. На чей счет его записать?
– Твой Танзер не будет претендовать. – Гриманд усмехнулся. – Он может себе это позволить.
– Да, но я сама убила Пепина. И Ирен.
Паскаль удивленно вскинула голову. Похоже, она была удивлена услышанным не меньше Карлы, хотя и совсем не напугана.
– Ты убила Ирен? – переспросила дочь печатника.
– А кто это такая? – поинтересовался вор.
– Прямо в сердце, – ответила Ля Росса своей новой подруге. – Можешь спросить Танзера. Он сказал: «Хорошо».
– Думаю, тебе этого достаточно, – решил Гриманд.
– А еще то существо под повозкой, – вспомнила Паскаль.
– Да, конечно! – кивнула Эстель. – Я забыла про Малыша Кристьена. Он это заслужил.
– Они все заслужили, – уверенно заявила Малан.
Карла почувствовала страх, который эта девочка, по всей видимости, испытывала почти всю жизнь и который теперь сменился жестокостью. Матиас превратил этих детей в убийц. Наверное, у него была на то веская причина. А ведь он всегда старался оградить Орланду от насилия… Уже несколько часов графиня не вспоминала о своем сыне, о том, где он может быть. Но и теперь она не успела о нем подумать – Паскаль вдруг метнулась в сторону и исчезла.
– Именем короля, стойте!
Итальянка оглянулась через плечо Гриманда. Два человека с мечами появились на западной части рыночной площади. Один из них держал в руке факел.
Ни Карла, ни Младенец бежать не могли – любая попытка спровоцировала бы нападение. Женщина поняла, что выход у них один: нужно было сделать так, чтобы ополченцы отвели ее – и пошли сами – к Матиасу.