Анатолийцы обменялись мрачными взглядами. Тангейзер нахмурился, сочувствуя им.
— Все сразу?
Давуд махнул рукой на невидимую в темноте громадину горы Сан-Сальваторе.
— Все, кроме орудийных расчетов.
Сердце Тангейзера учащенно забилось. Он наклонился вперед и с безразличным видом подтолкнул наполовину обуглившуюся деревяшку в костер. Поглядел, как занялось пламя, и сказал:
— Нам, конечно, ничего не рассказывают. Но ты утверждаешь, что наш паша хочет задействовать резерв? Весь резерв?
— Да, время пришло, — подтвердил Давуд.
Резервные полки стояли на Сан-Сальваторе; помимо того, что они защищали свои осадные батареи, они еще и перекрывали дорогу любому возможному христианскому подкреплению вроде того, которое прошло маршем через склоны горы до залива Калькара в июле и с которым пришел Людовико. Но турки тоже не умеют ходить по воде. Чтобы двинуться в наступление на Эль-Борго, резервам придется отойти на юг, и тогда, не считая артиллерийских расчетов, дорога на Зонру — и к его лодке — окажется открыта. Во всяком случае, для компании из четырех человек. Тангейзер отыскал Полярную звезду; над самым краем холма на северо-востоке, в той стороне, где находилась Зонра, торчали рога Тельца. Небесный бык укажет им дорогу домой. Он подумал об Ампаро и счел это явным предзнаменованием. Тангейзер потянулся.
— Вот и мне пришло время уходить, — сказал он.
Совершенно детское выражение появилось на лице Давуда.
Отрывок из Корана всплыл в мозгу Тангейзера.
Он произнес:
— Одному Аллаху ведомо, когда настанет конец мира. Он тот, кто насылает дождь и знает, что творится во тьме. Ни одной душе не дано знать, что ждет ее завтра, ни одной душе не ведомо, в какой земле предстоит умереть. Только Аллах всеведущий, только Аллах знает все.
Четверо молодых людей восприняли его слова с благоговением, но испуг их от этого не уменьшился.
— Вы когда-нибудь бывали в битве? — спросил Тангейзер.
Он оглядел сидящих вокруг костра. Все четверо отрицательно замотали головой.
— Во время боя, — сказал Тангейзер, — держитесь ближе друг к другу, присматривайте друг за другом.
Все четверо внимательно смотрели на него.
— Когда кругом шум, дым, страх, обычно думаешь только о себе самом и об Аллахе, конечно, будь благословенно Его имя. Это естественно, но и смертельно опасно. Восемь глаз лучше двух, четыре меча лучше, чем один. Соберите всю свою храбрость, всю свою ловкость. Куда пойдет один, пойдут остальные, но не держитесь слишком близко друг к другу на открытом месте, иначе вы станете хорошей мишенью.
Он подождал, пока они усвоят мысль; они закивали.
— Берегитесь их греческого огня, летающих зажигательных снарядов. Ну и пушечных ядер тоже, они выскакивают на вас стремительно, как кобра, но если проявить проворство, их легко перепрыгнуть. И еще избегайте драться с христианами, одетыми в полный доспех, они, может, и не дьяволы, но их дьявольски сложно убить.
Они глядели на него так, словно он был Соломон. Их искренние лица тронули его. Тангейзер сунул руку в карман, достал заветную коробочку и выудил два камешка. Почему бы нет? Он достал кинжал, клинок в темных подтеках зловеще заблестел в пламени костра, а анатолийцы глядели, как Тангейзер делит на половинки отливающие золотом пилюли.
— У тех, кто идет в первой волне, мало преимуществ, — продолжал Тангейзер, — но запомните вот что. Ваша задача вызвать врага на бой — в конечном итоге погибая, — чтобы вторая волна могла добить его. Если вы доживете до того момента, когда подоспеет вторая волна наступления, отходите назад, но делайте это с умом, как карманник выбирается из толпы. Не паникуйте. Не бегите. Сохраняйте достойный военного вид. Подбирайте раненых товарищей, несите их назад на позиции. Несите их, не таясь. Если вы сделаете так, худшее, что вас ожидает, — порка, а лучшее — награда за благородный поступок. А теперь протяните мне правые ладони.
Они протянули к нему руки. Сейчас они послушались бы его, даже если бы он приказал им броситься в костер. Тангейзер положил каждому на ладонь по половинке пилюли.
— Проглотите это, когда будете подниматься на холм, когда сердце начнет бешено биться в груди. Но не раньше. У этого снадобья божественный вкус, и оно поможет вам унять страх. А если вам суждено отправиться в рай прямо завтра, это поможет сделать путешествие легким.
Он подумал, не спросить ли об Орланду, поскольку судьба мальчика не давала ему покоя, но здесь, на другом конце турецкого лагеря, о нем вряд ли кто-нибудь слышал. В любом случае он знал, что кавалерия силахадарв не участвовала в боях с самого первого дня. Не было смысла посылать лошадей на штурм крепостных стен. Тангейзер поднялся.
Молодые люди тоже встали и с благословениями распрощались с ним.
— Никому больше не рассказывайте о том, что произошло между нами, — сказал он. Они кивнули. — Ассалам алейкум, — произнес Тангейзер. И прибавил: — Да хранит вас Аллах.
Когда Тангейзер шел обратно, он видел лагерные костры на высотах Коррадино, его подмывало зайти и узнать, как там Орланду, и, может быть, посидеть и у его костра. Но он не стал и дальше испытывать удачу, да и до восхода оставалось мало времени. Пусть мальчик поспит. Ему и самому нужно отдохнуть. Возвращение через Калькаракские ворота прошло благополучно. Борс прикрывал его на подступах к стене и открыл для него боковую калитку. Прежде чем отправиться к Старки с последними сведениями, Тангейзер рассказал обо всем Борсу. Борс отнесся к его словам скептически.
— Дорога на Зонру будет открыта?
— И лодка дожидается нас, — заверил его Тангейзер. — Настало время паковать наш опиум и драгоценности. Отбываем завтра ночью.
— Все, что стоит у нас на пути, — последнее наступление Мустафы.
— На этом кровавом острове я пережил столько последних наступлений, что уже сбился со счету. Доверься мне, старина, и оно действительно станет последним для нас, как ни для кого другого.
* * *
Суббота, 1 сентября 1565 года
Бастион Германии — «Сакра Инфермерия» — пост Кастилии
На заре, как раз когда зазвучали призывы муэдзина, сто третий мусульманин, жертва осады, был вздернут на грязной веревке над Провансальскими воротами. Уже много недель никто из воюющих сторон не обращал внимания на этот ритуал, кроме, разумеется, самих жертв, однако же, если бы его вдруг не исполнили, смятение было бы так же велико, как если бы над воротами вывесили белый флаг, а не тело. В это утро, когда гарнизон готовился встретить свой конец, Тангейзер снова убедился в гениальности подобной мрачной практики, потому что, когда хлопнула веревка, весь гарнизон издал хриплый вызывающий вопль.
После того как виселица получила очередную жертву, в церкви Сан-Лоренцо началась служба, во время которой молили о спасении острова. В то же самое время капелланы, расставленные вдоль стены через равные промежутки, произносили мессу для всех солдат. В госпитальной палате и на задушенной болью площади перед госпиталем другие капелланы делали то же самое для раненых. Служба отправлялась со всей торжественностью, и, как и в последний день форта Сент-Эльмо, странное спокойствие охватило всех. Бояться больше было нечего. Единственное дело, какое им предстояло исполнить, — умереть. Когда последние «аминь» неслись к небесам, Ла Валлетт сделал следующий блистательный ход.