— Нашлась могила, где похоронен сын ваш, Дмитрий.
Она опустилась на скамейку, положила на колени натруженные руки, помолчала, потом спросила:
— Где могилка-то?
Председатель заглянул в письмо:
— Город Корюков. Слыхали?
— Кто нашел-то?
— Школьники нашли. Запрашивают из газеты: в каком году погиб Бокарев Дмитрий, какие письма с войны от него были?
Антонина Васильевна помолчала, потом дрогнувшим голосом произнесла:
— Вот и нашлась Митина могилка…
Наступила та тягостная минута, которой председатель больше всего опасался: начнутся слезы, причитания, и никакая тут официальность не поможет, и слова не помогут, потому что слова еще больше подогревают, и женщины начинают выть в голос.
Выручила соседка, Елизавета Филатовна, бойкая бабенка из тех, кто первые все узнают и кому до всего есть дело. Именно за это председатель ее не любил, но сейчас был доволен ее появлением.
Она вбежала в дом, возбужденно заговорила:
— Радость-то какая: не раскиданы, значит, по земле его косточки. Уж такое тебе утешение, Васильевна, на старости лет, такое утешение…
Председатель благоразумно отошел в сторону и стал разглядывать висевшие на стене фотографии.
Он увидел на снимке бравого, щеголеватого старшину с гвардейским значком на груди и медалью «За отвагу», с широким командирским ремнем и портупеей через плечо. Это и был пропавший без вести почти тридцать лет назад сын хозяйки — Дмитрий Бокарев. Был он на снимке одних лет с председателем.
— Орел, чистый орел, — говорила между тем соседка Елизавета Филатовна, — смелый был, рисковый. Еще в мальчишках с отцом на медведя ходил. Я, бывало, говорю ему: «Митенька, малой ты еще в лес-то ходить». А он на меня этак-то посмотрит, отвернется: не встревай, мол, баба, не в свое дело.
Антонина Васильевна не голосила, не причитала, не плакала, сидела, сложив на коленях натруженные руки, молча слушала соседку.
А та продолжала возбужденно:
— Потом сам белку добывал. А уж из лесу придет, все девки его. Парень видный, бравый.
Председатель обвел избу задумчивым взглядом человека, которому что-то открылось. Что именно открылось, он не мог сказать, но что-то было особенное в этом молодом, юном лице бравого старшины, пропавшего без вести в войну, почти тридцать лет назад, в скорбном молчании его матери, только теперь узнавшей, что нашлась его безвестная могила.
— Вам, может, надо чего? — спросил он. — Может, крышу покрыть?
Из-за его спины Елизавета Филатовна сделала знак Антонине Васильевне: проси, мол, пользуйся случаем.
— Постоит еще крыша, — тихо ответила Антонина Васильевна.
Соседка с досадой передернула плечами: не воспользовалась, старая… Заискивающе улыбаясь, сказала:
— Ограду бы надо поправить.
Председатель вопросительно посмотрел на Бокареву.
— Ничего не надо, все есть, — по-прежнему тихо ответила Антонина Васильевна.
Соседка сменила разговор:
— Карточку небось с могилки пришлют.
— Все, что положено, сделают, — опять входя в свою должностную роль, объявил председатель официально.
— Как же разыскали его могилку-то? — спросила Елизавета Филатовна.
— Нашлись добрые люди, разыскали, — сказала Антонина Васильевна.
Они далеко углубились в пшеницу, когда услышали рев самолетов — немцы бомбили пустую МТС.
Самодельные носилки с Вакулиным были тяжелы. В Корюков они пришли уже затемно.
В крайнем доме горел свет. Бокарев сильно и требовательно постучал в дверь. Ее открыл сухощавый мужчина лет сорока, с встревоженным и угрюмым лицом.
Они внесли Вакулина, положили на диван.
Хозяин молча смотрел на них.
— Госпиталь далеко? — спросил Бокарев.
— В школе был, — ответил хозяин, — сейчас не знаю.
— Почему не знаете?
— Наши сегодня ушли.
— Так, — пробормотал Бокарев, — ладно, разыщем: может, остался кто. А раненый пусть у вас пока полежит. Скоро вернемся, заберем. Как ваша фамилия?
— Михеев.
— Посмотрите за раненым, накормите, подушку дайте, — приказал Бокарев и наклонился к Вакулину: — Ваня, ты как?
— Ничего, — слабо улыбнулся Вакулин, — я идти могу.
Он сделал попытку подняться.
— Лежи! — приказал Бокарев. — Без меня никуда!
Он подозрительно осмотрел комнату, спросил хозяина:
— Кто еще в доме?
— Семья… Жена, дети.
— Сам почему не в армии?
— Освобожден по болезни.
Бокарев опять подозрительно осмотрелся вокруг, открыл дверь в соседнюю комнату — там на кроватях спали дети.
Бокарев положил рядом с Вакулиным трофейный автомат, выразительно посмотрел на хозяина, спросил:
— Как пройти к госпиталю?
— А вот проулком на соседнюю улицу, там и школа.
Бокарев и Краюшкин свернули в переулок и вышли на длинную, видно главную, улицу. В середине ее высилось двухэтажное кирпичное здание школы.
Здание было пусто, окна открыты, ветер шевелил синие полосы оборванной маскировки, на полу валялась бумага, обрывки бинтов, стоял запах йода, карболки — медсанбат ушел.
— Не миновать мне штрафной роты, — мрачно проговорил Бокарев.
— В чем твоя вина? — возразил Краюшкин.
— Потерял людей, значит, виноват, — сказал Бокарев. — Ладно! Где-нибудь переночуем, утром мобилизуем подводу, заберем Вакулина и будем догонять своих.
Тусклый свет коптилки освещал стол, за которым сидели Бокарев, Краюшкин, хозяйка дома — Агапова, средних лет женщина, и ее дочь — девочка лет двенадцати. Бокарев дремал, положив голову на сложенные на столе руки.
Колыхалось неровное пламя, вырывало из темноты лица сидящих за столом, а иногда и кусок стены, где висела фотография человека в кавалерийской форме рядом с конем, которого он держал за повод.
Девочка делала уроки.
— Школы нет, — вздохнула Агапова, — а заниматься нужно.
— Это уж обязательно, — поддакнул Краюшкин, — образование — оно требует системы.
— Не встречался ли вам Агапов Сергей Владимирович? Давно ничего нет от него.
— Был у нас один Агапов, — сказал Краюшкин и посмотрел на девочку, — точь-в-точь один портрет.
— Он конник.
Бокарев оторвал голову от стола:
— Конник — это другой род войск. Подвижные части.