Суперинтендант хотел было возразить, но его собеседница замахала обеими руками:
– Нет, пожалуйста, не отвечайте! И больше всего прошу вас – не отвечайте мне утешительной ложью, мистер Питт. Я должна была когда-нибудь узнать правду. Да, разумеется, я не оправдала его ожиданий. Я его не знала. А должна была бы знать. Я любила его… может быть, не страстно, однако любила. И я не смогу сразу же задавить в себе любовь, что бы я о нем ни узнала. Это привычка, это образ мысли и чувства. Так я думала и чувствовала более половины всей моей жизни. Мы стольким делились друг с другом… во всяком случае, я многим делилась с ним, если не он со мной. И вот за считаные дни все, что я думала и чувствовала, превратилось в хаос.
Она мрачно улыбнулась и добавила:
– Пожалуйста, мистер Питт, ничего мне больше не говорите. Я не знаю, как изменить свой образ мыслей за столь короткое время.
Она казалась чрезвычайно уязвимой. Ей было уже за сорок, однако в ее лице, в контурах щек, в ровной линии подбородка, гладкой шее и полных губах было еще столько мягкости и свежести… Юдора, очевидно, была ровесницей Томасу. Пирс же, наверное, родился, когда ей еще не исполнилось двадцати.
Но суперинтендант должен был помнить, зачем пришел сюда: чтобы отыскать истину. Он не мог позволить себе защитить каждого, кто нуждался в защите или заслуживал ее. Независимо от его собственных чувств, Томас не имел права сам выбирать, кого нужно охранять, а кого – нет. Не мог он и предвидеть возможные последствия такой защиты.
– Миссис Гревилл, вы уже знаете, что ваш муж поддерживал с определенными женщинами связи физического свойства, не имеющие никакого отношения к любви? – выдавил он из себя.
Как же выразить свои мысли, чтобы причинить ей как можно меньше огорчения? Она относилась к числу женщин, в присутствии которых некрасивые насильственные действия, совершаемые в реальной жизни, не должны обсуждаться, тем более грубые проявления чувственности – даже если речь идет о незнакомых ей людях. Что же сказать о ее муже? Суперинтендант чувствовал себя виноватым в том, что силой навязывает этой женщине столь отвратительное знание. Он вот-вот потрясет ее лучшие воспоминания, ее мир, может быть, даже разобьет их вдребезги, и спасти то, что останется, будет уже невозможно.
– Да, я знаю, мистер Питт. И, пожалуйста, не рассказывайте мне ничего, – еще раз попросила его Юдора. – Я предпочитаю не думать об этом.
Она говорила совершенно откровенно, не пытаясь укрыться за чувством гордости, говорила как с другом, которым он ей казался до того, как она узнала, кем он является на самом деле.
Полицейский колебался. Нужно ли ей знать о том, что случилось с Долл? Однако ему надо было расследовать этот эпизод до конца. Подобные любострастные прегрешения вряд ли заставили бы многих мужчин решиться на убийство, даже в защиту чести сестры, но вот девушка, попавшая в такую ситуацию, могла и убить.
Еще более сильным поводом для убийства это стало бы для того, кто любил мисс Эванс. Мог ли таким человеком быть Уилер и мог ли он пойти на преступление? Вряд ли, но нельзя было отвергать и эту возможность.
– Ваш муж убит, миссис Гревилл. И я не могу не подозревать любого, кто имел вескую причину для убийства, как бы ни сопротивлялся я этому внутри себя, – заявил Томас.
Женщина бессознательно напряглась.
– Но вы, конечно же, знаете мотив убийства: он политический, – сказала она без тени сомнения. – Эйнсли был единственным человеком, который мог привести обе стороны к какому-то соглашению. А некоторые ирландские экстремисты такого компромисса не желают. – Она покачала головой, и голос ее зазвучал еще более твердо и убежденно. – Они скорее станут убивать и сами пойдут на смерть, чем согласятся хоть на малейшие уступки. Это кредо уходит корнями в толщу веков. Это часть нашей души, того, чем мы стали. Мы очень часто и очень долго твердили себе, что с нами, как с нацией, поступили несправедливо, и поэтому мы уже не в состоянии отказаться от этой мысли.
Она говорила все торопливее, словно куда-то спешила:
– Слишком много у нас мужчин и женщин, которые отожествляют свою жизнь с великим делом борьбы за национальное освобождение. Если компромисс будет достигнут, им не за что станет бороться, они сами превратятся в ничто. Что делать герою войны в мирное время? Кем вы тогда будете и как сможете уважать себя и верить в свое великое предназначение?
Не намеренно – даже не думая, возможно, о себе самой, – она говорила сейчас и о том, что всегда приводило ее в смятение и печалило, и об утрате всего, во что она верила. Всего за несколько часов прежняя жизнь Юдоры, все эти ценности рухнули, и вместо них возникло нечто новое и ужасающее. Чему же она посвятила себя? Чего достигла? Она не хотела смущать Питта чрезмерной откровенностью: это было бы неделикатно с ее стороны, а она была неспособна на подобную неделикатность. Но в ее глазах стоял этот мучительный вопрос, и они оба понимали всё без слов.
Как же хотелось Томасу, почти до боли хотелось, иметь возможность предложить ей поддержку и защиту, в которых она нуждалась, утешить ее… Но суперинтендант не мог этого сделать. Он собирался поступить прямо противоположным образом и причинить ей неизмеримо более страшное горе. Возможно, ему придется даже отнять у нее единственного человека, оставшегося у нее, в чью привязанность она верила, – ее брата. Даже Пирс оказывал ей внимание гораздо больше из чувства долга, чем из истинного понимания. Юноша был слишком влюблен в Джастину, чтобы замечать еще кого-нибудь рядом, и слишком молод, чтобы понимать всю горечь потери своей матери. Он и сам себя еще не знал как следует, еще не прилепился к чему-то всей душой, чтобы разочарование могло пошатнуть его самооценку.
Питт начал с самого простого и легкого вопроса:
– Когда ваш муж был в ванной, вы находились у себя в комнате, не так ли?
– Да. – Вид у миссис Гревилл был удивленный. – Но я уже отвечала вам на этот вопрос.
– А ваша горничная, Долл Эванс, тоже находилась при вас?
– Да, большую часть времени. А что такое? – В глазах ее промелькнула тень. – Даже если бы я знала, как ведет себя Эйнсли, то не стала бы причинять ему вред, – заявила она и улыбнулась. – А я думала, вы лучше понимаете, какая я есть, мистер Питт.
– Я и представить не мог, что это вы нанесли ему удар, миссис Гревилл, – честно признался суперинтендант. – Но я хотел узнать, где находилась в это время Долл.
– Долл? – Юдора недоверчиво подняла тонкие брови. Она почти рассмеялась. – Но почему Долл должна была желать ему плохого? Она англичанка не менее, чем вы, и безгранично мне предана. У нее не было повода желать нам дурного и причинять вред, мистер Питт. Мы заботились о ней, когда она болела, и сохранили за ней место до ее выздоровления. Она меньше всех остальных способна на дурное по отношению к нам.
– Была ли она при вас в течение всей четверти часа, что ваш муж находился в ванне? – повторил Томас вопрос.
– Нет, она за чем-то выходила… не помню уже за чем. Наверное, чтобы принести мне чашку чая.