Хеннесси был в сапожной, и Грейси подождала, пока оттуда не уйдет камердинер мистера О’Дэя. Ее друг был все еще бледен от вчерашней контузии и очень мрачен. Он потерял работу, и теперь ему некому было чистить ботинки и сюртуки, не нужно было заниматься прочими обязанностями по обслуживанию «джентльменского джентльмена», так что сейчас он делал все это машинально, по привычке. Это все же было лучше, чем сидеть сложа руки. Поэтому он чистил пару сапог. Возможно, они принадлежали совсем не Макгинли, а кому-то еще, и молодой человек просто помогал другим слугам.
– Как чувствуешь себя? – спросила девушка, стоя на пороге и с беспокойством глядя на юношу. – Бьюсь об заклад, что голова у тебя раскалывается.
Он улыбнулся одними губами.
– Да уж точно, Грейси Фиппс. Словно у меня в голове с десяток карликов стучат молотками, чтобы выйти наружу. Но это пройдет. Это пустяк по сравнению с тем, что случилось с другими.
– А ты что-нибудь принял от головы? – спросила горничная сочувственно. – Если нет, то я чего-нибудь тебе спроворю, хочешь?
– Нет, спасибо, – отклонил он ее предложение и принял более свободную позу. – Я уже принял кое-что.
– Ужасно мне жалко мистера Макгинли, – сказала Грейси, глядя, как Финн нагнулся над скамейкой и в полосе света заблестели его черные волосы. Было в этом молодом ирландце изящество – как ни у кого другого, словно в жилах у него струилась музыка, а не кровь. И он так обо всем переживает! Так неравнодушен к бедам других… В нем совсем нет никакой черствости, небрежности. И как же это больно для него – принадлежать к народу, который так много страдал, с которым так жестоко и несправедливо обращались! Грейси восхищалась им за то, что он может так глубоко сочувствовать, за его гнев и мужество. Хеннесси даже немного напоминал ей мистера Питта – да, именно; ведь он пусть по-своему, но тоже сражается за справедливость! Наверное, ей тоже надо бы побольше переживать за свой народ и стараться, чтобы ему лучше жилось… А кто ее собственный народ? Лондонские бедняки? Те, кто живет в голоде, холоде и невежестве, как она когда-то, с боем добывая каждую крошку хлеба, кров и немного тепла, борясь, чтобы выжить, не опускаясь до воровства или проституции?
Вот она живет сейчас в самом Эшворд-холле, как настоящая леди, и старается забыть о бедняках. Интересно, Финн, наверное, стал бы презирать ее за это, если бы знал? Нет, она ни за что не хотела бы снова очутиться в Клеркенуэлле или еще где-нибудь, где живут бедные люди. И каким же способом она может бороться за них? Только если самой измениться, стать лучше?..
– Миссис Питт вчера в город ездила, повидать свою тетю, – громко сказала Грейси. При мысли о Веспасии она всегда испытывала восхищение, словно при виде солнечного луча.
Финн как будто удивился.
– Да? Она отправилась в Лондон после того, что здесь, у нас, случилось вчера утром?
Может быть, он этого и не хотел, но в его голосе прозвучало осуждение, словно Шарлотта пренебрегла своими обязанностями, когда уехала, потому что ее долгом был оставаться вместе со всеми в Эшворд-холле.
Девушка немедленно встала на ее защиту:
– Но леди Веспасия – это особенная дама! Она одна из самых важных знатных леди во всей стране. И ежели она чего не знает, того и знать не надо.
– Ну, что ж, если ей известно, как вытащить всех нас из этих несчастий, то хорошо бы миссис Питт привезла ее сюда, – ответил юноша мрачно.
– Никто нас не вытащит из этого несчастья, кроме как мистер Питт, – ответила Грейси с большей уверенностью, чем чувствовала на самом деле, и поэтому ей сразу стало стыдно за себя. Но нет, ее хозяину, конечно же, это удастся… раньше или позже. – И он найдет, кто убил мистера Гревилла и подложил бомбу, что взорвала беднягу мистера Макгинли, – добавила она порывисто.
Хеннесси улыбнулся:
– Ты хранишь верность своим хозяевам, Грейси. Но ничего другого я от тебя и не ожидал.
Горничная глубоко вздохнула:
– Но мистер Питт никак не может в толк взять, почему вы все так друг друга ненавидите. А вот леди Веспасия кое в чем разобралась. Она рассказала миссис Питт правду, как все случилось с Ниссой Дойл и Дристаном О’Дэем, а это совсем не так, как рассказывали все эти годы!
Ее собеседник замер.
Кто-то прошел по коридору в комнату для чистки ножей. Лакей тихонько выругался, поднимая тяжелую корзину с углем.
– И что же какая-то английская леди из Лондона знает об убийстве, которое произошло на ирландских холмах, у моря, тридцать лет назад? – спросил Финн сдержанно, устремив на Грейси мягкий пристальный взгляд.
Она поняла, что внутренне этот человек уже готов защищаться. Но он же не настолько слаб, чтобы предпочитать ложь правде…
– То, что каждому известно и что можно прочитать, – ответила служанка.
– И ты в это веришь, Грейси? Где это написано? Кем?
– В газете, – решительно заявила она. – Это написано в газете. И я сама читала, своими глазами.
Финн едва не рассмеялся:
– В какой газете? В английской? – Его голос и лицо выражали крайнее презрение и недоверие. – Ты что, думаешь, они тебе правду напечатают? Ведь это один из англичан, солдат их армии, лейтенант, изнасиловал и убил ирландскую девушку и предал своего лучшего друга! Уж конечно, они ничего такого не скажут! Очень жалко, Грейси, что правда – такая жестокая вещь, но надо смотреть ей прямо в лицо.
Молодой человек подошел к девушке. Теперь глаза его смотрели ласково. Он понизил голос, который теперь звучал скорее печально, чем сердито, но все равно твердо, как прежде, и решительно:
– Грейси, иногда наши люди делают такое, что мы стыдимся этого и не в силах об этом думать, будто в нас при этом что-то умрет, если мы сознаемся, что это правда. Но ведь если это правда, то… бежать от нее или говорить, что все было не так, ничего не изменит. Наоборот, это только запачкает и нас тоже, потому что у нас нет смелости глядеть правде в глаза, как бы ужасна она ни была. Не будь пособницей лжи, Грейси, ты ведь этого не хочешь! Это на тебя не похоже. Как бы это ни было больно, будь на стороне правды. Чем чище рана, тем скорее она заживет.
– Ага, – прошептала горничная. – Но это тяжко, Финн, это больно, словно сердце на части разрывается.
– Надо быть сильной.
Ирландец улыбнулся и протянул ей руку. Но девушка не взяла ее. Она все еще колебалась, и даже больше, чем прежде. Грейси опустила руку в карман и изо всей силы вцепилась в газетные вырезки, закрыв глаза. Легче было сказать все вот так, не глядя на Финна, но она все же не отвернулась.
– Ты сказал, что Ниссу Дойл изнасиловали и убили в ночь на восьмое июня? – напомнила она юноше.
– Да. И эту дату никто из нас никогда не забудет. А что?
– И виноват в этом Александр Чиннери, англичанин, лучший друг Дристана О’Дэя, или человек, который притворялся, что он его лучший друг?