– Да. Ты же все знаешь!
– Ага. И в газете, что миссис Питт достала в Лондоне, тоже об этом напечатано.
– Так в чем же дело? Это правда! Мы все знаем, что это правда!
– Но у меня есть и другая газета.
Девушка открыла глаза. Она не собиралась этого делать – просто так получилось.
– У меня есть ливерпульская газета за шестое июня, за два дня до этого, – произнесла она тихо.
Молодой человек несколько озадачился:
– И что же в ней говорится?
– Говорится, что лейтенант Александр Чиннери прыгнул в воду в ливерпульской гавани, чтобы спасти парнишку, который тонул…
– Он, значит, был храбрым, когда ему это надобилось, – поспешно заметил Хеннесси, – но я и не говорил, что он трус. Я сказал лишь, что он был предателем и насильником.
– Черта с два! – воскликнула Грейси и едва не поперхнулась, ругнувшись. – Он был к тому времени уже мертвый, Финн! Он не спас того мальчишку и сам тоже утонул! Они оба утопли. Их вытащили, но было уже поздно. И там было много людей, которые все это видели и видели его уже мертвого. Потому что там много их было – тех, кто старался их вытащить и спасти.
– Но это неправда! – Ирландец уставился на нее бессмысленным взглядом. – Нет, это все не так. Это все врали, чтобы его защитить!
– От чего? – запальчиво спросила мисс Фиппс. – От чего защитить, если он ничего такого не сделал?
– Это ты так говоришь! – Юноша отступил на шаг с горящими щеками, его сверкающие глаза полыхали от гнева. – Это англичане придумали. Да и как они могли признать, что такое сделал один из них?
– Что сделал один из них? – Грейси заговорила громче и пронзительней, хотя и старалась сдерживаться, чтобы не закричать. – Ведь он погиб за два дня до того, как Ниссу убили. Незачем было и защищать его. Ты хочешь сказать, что англичане утопили его за два дня до того, как все случилось?
– Нет, конечно, я этого не говорю… Но это все неправда. Где-то тут наврано. И врал кто-то очень умный…
– Нет, это не ложь, Финн. Единственно, кто наврал, так это братья Ниссы. Это они убили ее и обрили ей голову, чтобы показать, что она вроде как шлюха, раз хочет выйти замуж за протестанта. И они все взвалили на Чиннери потому, что кишка была тонка признаться и честно сказать, почему они это все сделали, – из-за веры своей.
– Нет, нет, они не убивали!
– Тогда кто же убил-то? Раз Чиннери не мог? Разве только он явился с того света и она померла со страху…
– Не смей об этом так говорить! – закричал Хеннесси и поднял руку, словно хотел ударить собеседницу. – Это тебе не шутка, да покарает тебя Господь! – Голос у него охрип от волнения, и от злобы и сумятицы чувств у него перехватило горло. – Неужели у тебя нет почтения к мертвым?
– Каким мертвым? Только к ирландским?! – тоже закричала девушка. – Нет, почтение у меня, понятное дело, есть! Я их достаточно всех уважаю, чтобы знать все, как оно было. Но я уважаю и мертвого англичанина тоже – и если Чиннери этого не делал, я не хочу здесь стоять и чтобы мне тут бубнили, будто это он убил! Это нечестно.
Грейси с трудом перевела дыхание. Слезы брызнули у нее из глаз и потекли по щекам, но она продолжала спорить:
– Ты говоришь, чтобы я правде в глаза смотрела, как бы сердце от этого ни болело. Ты сказал, что мы вроде бы даже чуть умираем, когда приходится признавать, что кто-то из наших натворил ужасные дела! – Помахав в воздухе рукой, она указала на него. – Ладно, но и ты так сделай! Эти Дойлы убили ее, но обвиноватили Чиннери, а сами струсили сказать, что, мол, они убили, потому что она их предала, полюбив О’Дэя. Да, это они убили, а то, что ты с этим не согласен, дело не меняет!
– Это ложь, – повторил молодой человек, но в его голосе уже не слышалось прежней неколебимой уверенности; там были только гнев и смятение. – Это не может быть правдой.
Горничная порылась в кармане, достала газетные вырезки и протянула ему, не выпуская их из рук:
– Смотри сам. Ты читать умеешь?
– Конечно, умею.
Хеннесси пристально вгляделся в вырезки, не притрагиваясь к ним.
– Мы все знаем об этом давно. Каждый знает! – воскликнул он нервно.
– То, что вы все знаете, еще не значит, что ваши истории – правда. Вы все знаете со слов других. Те, кто об этом рассказывает, – они же там не были, так?
– Нет, не были, и не будь дурочкой, – сказал ирландец, пренебрежительно оскаливаясь. – Это просто глупо – так говорить.
– Тогда откуда вы все знаете? – спросила девушка с неумолимой логикой. – Все ваши все знают так, как им рассказали братья Дойлы. И Дристан О’Дэй знал, что это братья убили, иначе зачем же он на них напал, а?
– Потому что он был протестантом, – язвительно ответил Финн, у которого была своя логика. – На кого же ему еще нападать, если не на католиков?
– Нет, он не стал бы этого делать, если б думал напасть на Чиннери. Он бы тогда его разорвал. Будь честным, ладно?
– Но я не протестант! – Ирландец вскинул голову, и в его глазах вспыхнула ненависть, уходящая корнями в глубину веков.
– Да все равно, какая разница! – воскликнула Грейси с выстраданной убежденностью. – Между вами никакой разницы нет: одинаково врете, ненавидите и убиваете друг друга.
Хеннесси мгновенно взорвался.
– Как раз есть между нами огромная разница, глупая ты девчонка! – крикнул он грубо. – Ты ничего не поняла из того, что тебе я рассказывал? Да, ты… ты слишком англичанка! И совсем не понимаешь Ирландию. – Он опять шагнул вперед, тыча в нее пальцем. – Ты самая обыкновенная, спесивая англичанка; ты думаешь, что Ирландия вся одинаковая, которую вы можете грабить и терзать, а потом повернуться спиной, и пусть ее народ голодает и умирает, и ненависть передается от одного поколения к другому, из века в век! Меня тошнит от тебя. Неудивительно, что мы вас так ненавидим.
Грейси внезапно ощутила, как трагически абсурдна вся эта сцена, и ее гнев исчез. Теперь девушку захлестнула печаль.
– Я не говорю, что мы всегда правильно себя ведем, – ответила она спокойно и ровно, совершенно овладев собой. – Я говорю только, что Александр Чиннери не убивал Ниссу Дойл и вы сами себе врете долгие годы, потому что ложь вам больше подходит, чем правда. Потому что вы не себя хотите ругать, а других, и лучше всего англичан. – Грейси покачала головой. – Вы хотите жить не на земле, а в мечтах. И никогда вы между собою не помиритесь – вы хотите жить в ненависти, потому что так вам удобнее себя жалеть и считать, что во всем другие виноваты, что это они вас мучают.
Финн хотел было крикнуть что-то в ответ, но Грейси вдохнула побольше воздуха в грудь и снова закричала, еще громче, чем прежде:
– И я не понимаю, почему вы все хотите быть жертвами и мучениками! Если вы сами не виноваты, то почему же не можете бороться? Ведь не можете? Вот уж не хотела бы я страдать по чьей-то вине! Я не безвольная щепка, чтобы меня швыряли туда-сюда. Это же беспомощность! Да, я делаю не то, что надо, но сама отвечаю за все, и правды не боюсь, и стараюсь все исправить. Или мне всю жизнь придется делать не то и не так.