– Мы туда доберемся, – обещает Ной. – Скоро.
Теперь ему верят. А что еще остается делать? Припасы кончились. Уже неделю они живут на козьем молоке и одном яйце в день. Мирн почти растворилась в воздухе, Илия стала прозрачной, Бера съежилась. Жена страшно отощала. От мужчин остались кости да бороды. На нижних палубах, где расположены клети с животными, повисла зловещая тишина.
Вечер сменяется ночью, полной беспокойных снов, головокружения и качки. Кажется, что их судно сорвалось со скал и снова летит по волнам. Однако теперь лодка целенаправленно движется вперед, как будто на веревке тащат полуслепое животное с отрезанным носом, которое вдобавок ко всему еще и нетвердо стоит на ногах. Дно с ужасным скрежетом скользит по поверхности, лодку рывками мотает из стороны в сторону. Звучит страшный удар, лодка замедляет ход. Потом замирает. Сон кончился.
На восходе словно какой-то толчок будит Ноя и его домочадцев. Они настороженно смотрят друг на друга, запускают руки в волосы и повторяют:
– Невероятно.
И благословил Бог Ноя и сынов его…
Бытие 9:1
Ной смотрит на небо. Привычка, от которой теперь нет никакого толку. Однако отказаться от нее сложно. Небесный свод чист, только небольшая стайка гусей тянется на юг, да блестят несколько завитков перьевых облаков.
Ной бросает по сторонам беглый взгляд. Глаза у него уже не те, что прежде, но даже отсюда – с пригорка, на который он взобрался, чтобы поразмышлять в одиночестве, – видны шатры, поставленные его сыновьями, фруктовые рощи, пасущиеся в лугах козы, всходы овощей и пшеницы, вытянутый, как палец, виноградник Яфета. Над всем этим грозовой тучей, обрушившейся на землю, словно не желающее меркнуть тяжкое воспоминание, нависает изломанный корпус ковчега.
Ной понимает, что эта картина никогда не исчезнет. Как бы ни ослабли его глаза.
* * *
Они прожили здесь целый год. В первое утро, лишившись дара речи, они стояли на палубе. Птицы уже улетели. Семья Ноя упивалась девственным пейзажем, раскинувшимся перед ними, как подарок. Перед ними лежала земля. Земля, не вода. От такой красоты они расплакались: высокие холмы обрамляли долину с незнакомыми деревьями, усыпанными фруктами, – их можно было разглядеть даже с ковчега. Через долину, разделяя ее на две части, бежал поток чистой воды. На восток тянулись поля с густой сочной травой.
Они пали на колени и вознесли благодарственную молитву. Затем Ной объявил:
– Пора за дело.
Сначала выпустили из ковчега мелких животных, и те на удивление быстро исчезли из виду. Мирн и Яфет с гиканьем и смехом гнали их в поля. Глядь – зверушек и след простыл. Потом Мирн вернулась в каюту с коконами и обнаружила, что все они раскрылись. Стены покрылись живым ковром. Она распахнула окно, и поток бабочек хлынул наружу – от ковчега будто валили клубы оранжевого, черного, красного, голубого и желтого дыма. Эти клубы, этот играющий буйством красок поток состоял из мириад бабочек – начиная от совсем крошечных и заканчивая гигантами размером больше ладони. Бабочки плыли над долиной, вселяя в сердца надежду.
Хам и Бера освободили лис, обезьян, броненосцев, огромных толстых змей, енотов, ленивцев и кабанов, которые ворчали и резко втягивали носами воздух, не веря своим ощущениям.
– Пошли! – покрикивал Хам на зверей, глядя, как они ползут, бредут или несутся прочь.
Бера смотрела им вслед с тоской:
– Боюсь, мы их больше никогда не увидим.
– По мне, так тем лучше, – проворчал Хам, взбираясь на гранитный валун неподалеку от корабля.
С трудом развели двери ковчега, вздувшиеся от воды. Илия и Сим вывели остальных животных. С длинными шеями, продолговатыми телами и вытянутыми мордами, звери выходили из глубин ковчега. Они подозрительно крутили головами, моргали, фыркали и шли вперед. Они еле отрывали ноги от земли, словно сомневаясь в истинности происходящего. Хам стоял в безопасности на валуне и хохотал над ними.
– Пошли, чудища! – кричал он, размахивая руками. – Хотели свободы, так нате вам! Теперь пошли отсюда, и убереги вас Бог подойти к нам близко!
И звери бежали: по колено утопали в болотистой почве слоны, воровато крались гигантские кошки, тяжело ступали быки и летели антилопы. Жирафы шли иноходью, зебры – рысью. Волки кинулись прочь стрелой. Носороги ступали осторожно, как старики, страдающие близорукостью.
– Ребро Адамово, – пробормотал Яфет Бере. – Клянусь, их явно стало больше.
– Кое у кого было потомство, – сказала Мирн.
– Это точно, – кивнула Бера. – Хотя… видишь тех газелей с закрученными рогами? Я их вообще не помню.
– Эти уж точно не из моих, – возразила Илия.
Хам бросил на Беру косой взгляд:
– В клетках было столько зверья, неудивительно, если ты кого-то не запомнила.
– Все может быть, – подумав, пожала плечами Бера.
Семья Ноя молча смотрела, как животные покидали ковчег. Совершенно очевидно, что из его недр вышло больше животных, чем туда зашло. Исход был продолжительным. Жена куда-то поманила Мирн, и вскоре они вернулись с корзиной, полной яблок, винограда и маленьких красных треугольных ягод.
– Кто хочет завтракать?
Они расселись прямо на валуне. Жена даже принесла овечий сыр в маленькой глиняной миске.
– Вот, приберегла, – сказала она и улыбнулась как девочка, что всех несказанно удивило.
Солнце уже прошло половину пути по лазоревому небу, нависшему над зеленью лугов, в реальность существования которых они едва успели поверить. Животные проделали в лугах темные борозды, которые казались нитками, связавшими мир воедино. Поток животных все еще тянулся тонкой струйкой от лодки. Семья едва ли успела заметить перемену: некогда мир сжался для них до размеров ковчега, теперь мир огромен, а ковчег – только малая часть его.
От полноты счастья люди крутили головами и глупо улыбались. Фрукты были сладкими, а сыр – соленым и острым. Еду запивали чистой речной водой. Потом все сошлись во мнении, что ничего вкуснее в своей жизни не ели.
* * *
Это было год назад. Бера родила Елама, Илия – Ханаана, Мирн – Гомера. Теперь их тринадцать. Тринадцатым стал сын Хама – Ханаан. Сим уверяет, что тринадцатое число несчастливое, но отказывается объяснить почему. Так или иначе, скоро семья снова увеличится: женщины опять беременны.
Сегодня Ной всходит на вершину холма в поисках уединения. Ему хочется поговорить со Всемогущим, хотя он не возлагает особых надежд на то, что беседа состоится. Ной прекрасно знает: у Яхве Свои заботы.
– Ной.
Он останавливается так резко, что чуть не падает, и чувствует, как что-то давит внутри черепа. Ощущение пусть и не очень знакомое, но успокаивающее.