Жихарев несколько развязно подошел, но вежливо поздоровался, сказал:
— Я давно заметил, у вас, господин генерал, какие-то затруднения?
— Ровным счетом, никаких! — тоном, каким хотят поставить человека на место или дают понять, что ему не следует интересоваться чужими делами, сказал Слащёв. — Я всего два часа как в Константинополе. Не подскажете, где можно устроиться на ночь?
— В ста шагах отсюда один из лучших отелей Константинополя «Империал». Для меня он дорогой, а как для вас — не знаю.
— А без шуток?
— Понял, у вас затруднения с деньгами.
— Сегодня — да. Завтра у меня будет миллион! — высокомерно сказал Слащёв.
— Значит, будем исходить из вашей сегодняшней кредитоспособности? Что вы предпочитаете? Гостиницу? Особняк? Частную квартиру?
— Мне нужно жилище, где бы я мог жить с определенным комфортом.
— Под комфортом вы понимаете тишину, уют, уединение и ласкающий глаз пейзаж? — спросил Жихарев.
— Ты — сообразительный малый, — сказал Слащёв. — И где же такое райское место?
— Это в квартале Везнеджилер.
— Мне это ничего не говорит.
— Улица Де-Руни. Там хозяин, который долгое время жил в России и хорошо знает русский.
— Ну, что ж! Если все то, что ты мне наобещал, правда, я заплачу тебе завтра вдвое больше, чем ты рассчитываешь.
— А сегодня?
— Не мелочись. Если я заплачу тебе сегодня, то уже без поощрительных процентов. Подумай.
— Хорошо. Завтра, так завтра, — согласился Жихарев.
— И не тяни долго! Видишь, солнце уже ложится на крыши домов.
С широкой набережной они свернули на деревянный Махмудов мост и, проехав по нему, немного поплутали по старой турецкой части города.
Потом долго ехали по пустырю с ухабистой грунтовой дорогой. Пролетку трясло и кидало в разные стороны. Пантелей одной рукой придерживал клетку с котом и филином, а другой уцепился за саквояжи. Нина держала в руках запеленатую Марусю, а Слащёв изо всех сил удерживал Нину, руки у которой были заняты, чтобы она не свалилась с пролетки.
— Скажи мне, чичероне, что это за квартал, в который нет дороги? — спросил Слащёв.
— Не волнуйтесь, господин хороший. Вы получите то, о чем даже не мечтали: тишину, покой, почти российский сельский пейзаж и хозяина, который хорошо говорит по-русски, — успокоил Жихарев. — Уже почти приехали.
И действительно, вскоре они свернули в переулок, который правой частью своих домов смотрел на залив Золотой Рог. Был он длинный и узкий. Пролетка едва не цеплялась за стоящие с двух сторон высокие заборы, за которыми можно было увидеть лишь крыши домов.
Возле одного такого забора они остановились.
— Мы — дома! — соскочив с пролетки, Жихарев прошел к похожей на крепостную бойницу калитке. Громко постучал по железу калитки висящим здесь же на цепочке молотком.
Загремели засовы, и в распахнутом проеме калитки возникло свирепое бородатое лицо янычара в феске.
Увидев Жихарева, он молча посторонился и впустил только его во двор, при этом запоры вновь загремели.
Прошло еще какое-то время. Они терпеливо ждали.
Что сказал Жихарев хозяину, этого никто никогда не узнает.
Но наконец опять вслед за знакомой мелодией замков широко растворилась калитка, и на пороге встал…
Слащёв поначалу даже не поверил своим глазам, и решил, что сейчас на встречу с ними вышел совершенно другой человек. Вместо мрачного свирепого янычара, поросшего черными волосами в проеме калитки приветливо светил улыбкой неузнаваемо преобразившийся все тот же янычар. Только теперь он был скорее похож на добрейшего турецкого Деда Мороза (если, конечно, в Турции они водятся), готового щедрою рукою рассыпать вокруг себя подарки.
Он подскочил к пролетке и помог Слащёву спуститься на землю. Не переставая улыбаться и кланяться, он представился:
— Меня зовут Мустафа Эфенди. Для вас — просто Мустафа, — и спросил: — Господин желает только переночевать или…
— И «или» тоже. Если мне все здесь понравится, поживем у вас какое-то время. Месяц или, быть может, год.
— Понравится. Уверен, очень понравится. Все, кто жил у меня…
— Сколько? — прервал рекламные словоизлияния Мустафы Слащёв.
— Вы же еще не видели апартаментов.
— Но я еще ничего здесь не видел. Не с чем сравнивать.
— Вас трое? — переходя на деловой тон, спросил Мустафа.
— Шестеро. Я, жена, дочь Маруся, денщик Пантелей, кот Барон и филин Яшка, — загибая пальцы, пересчитал Слащёв. — Всего шестеро.
— Вы — веселый человек, — сказал Мустафа. — Я люблю веселых.
— Короче, сколько?
— Вы мне понравились. Пятьдесят лир в сутки.
— Вот теперь я хочу посмотреть, стоит ли то, что ты мне предлагаешь, пятьдесят лир, — и Слащёв двинулся на хозяина.
Мустафа посторонился, пропуская Слащёва впереди себя.
Двор был большой, одной стороной он спускался к Золотому Рогу. Вдоль берегов, по обеим сторонам, вперемешку стояли на якорях военные и торговые корабли.
— Твой флот, Мустафа? — пошутил Слащёв. — С кем воевать собираешься?
— Мы — народ мирный. Мы не любим воевать.
— А в пятнадцатом, на Галлиполийском полуострове?
— Ну, если на нас нападают, — они прошли мимо беседки, оплетенной виноградной лозой, Мустафа мимоходом сказал: — Если доживете у меня до весны, здесь, в этой беседке, проведете лучшие дни своей жизни. Здесь очень красиво, но особенно весной.
От беседки они прошли к беленькому, почти что игрушечному домику, одному из трех, стоящих на территории двора.
— Пройдемте сюда. Я думаю, в этом домике вам будет уютно.
Домик и в самом деле был чистенький, вероятно, только построенный. Мебель тоже была новая, недавно сюда завезенная.
Когда они вновь вышли во двор, Мустафа спросил:
— Так что вы скажете мне теперь?
— Не «Империал», — с некоторым пренебрежением сказал Слащёв. Он помнил, что у него в кармане нет даже пятидесяти лир, чтобы заплатить за сегодняшнюю ночь.
— Но и пятьдесят лир — это не сто, которые вы бы платили в «Империале» за самый дешевый номер, — Мустафа огорченно покачал головой. — Я понимаю: вы — генерал. Вы избалованы большими деньгами и роскошными апартаментами.
Слащёв понял, что в своем стремлении сбить цену он перестарался. И поэтому сказал:
— Нет, почему же! Жить, конечно, можно, но…
— Я вас понял! Сорок лир в сутки! И не будем больше торговаться! — торжественно провозгласил Мустафа, и добавил: — Сбавляю цену только потому, что вы мне понравились. Но при этом прошу выдать мне хотя бы небольшой аванс. Есть, знаете, такой закон, который я не хотел бы нарушать.