Нератов встал из-за стола, давая понять, что ничего нового он им больше не скажет.
— Столько ждать? — возмутился за всех своих товарищей Дзюндзя.
— Может, быстрее. Не знаю. Меня с недавних пор уже никто ни о чем не ставит в известность, — беспомощно развел руками Нератов.
— Так чего ж мы тогда… — продолжил возмущаться Дзюндзя, но вдруг осекся. До него дошел смысл сказанного Нератовым: он уже не посол и в силу этого не может оказать им никакой помощи. У него, как и у них, нет никакой власти. И сколько ни стучи кулаком, ни кричи и не требуй — ничего не добьешься. И тогда Дзюндзя сменил тон и сочувственно спросил:
— Так, може, того… шо-то присоветуете?
— Думаю, вам следует обратиться к генералу Врангелю. У него вся полнота власти, касающаяся русских граждан. Все равно, так или иначе, но решать ваше дело будет только он.
Делегаты неторопливо направились к двери.
— Весьма сожалею, — вслед им вновь повторил Нератов. Какой смысл вложил он в эти слова, никто из них не понял.
Потом они всей гурьбой направились к штабу армии, уселись на ступенях у входа. Делегаты во главе с Дзюндзей, в сопровождении караульного начальника, отправились на переговоры к Главнокомандующему. Но уже через пару минут они вновь вышли на крыльцо.
Все сидящие на ступенях и просто на земле, направили на них вопрошающие взоры.
— Не прийняв! — недоуменно пожал плечами Дзюндзя. — Обозвав дезентирами, раскрычався и чуть не того… не дав по шее.
Толпа ахнула.
— Не, не самолично, конечно, — поправился Дзюндзя. — У нього под дверями такие мордовороты сыдять…
— Ну, и шо ж теперь? — спросил кто-то из толпы. — Може, есть хто, который над им?
— Вроде главнее нету.
— Може, усем обчеством зайдем? Побоится прогнать?
— Бесполезно, — сказал Дзюндзя. Он тоже опустился на ступеньку лестницы и досадливо закурил. — Надо какось с другого конца до энтого дела подойтить.
— Если шо-то знаешь, говори!
— Шо я думаю? — щуря глаза от едкого турецкого самосада, многозначительно сказал Дзюндзя. — Не может такого быть, шоб над ним не было начальствия. Той же султан, он над усеми генералами начальник.
— Над турецкими, это понятно. А над нашими?
— Французы, — подсказал стоящий в двери начальник караула.
— А шо, точно! — обрадовался такой подсказке Дзюндзя. — Мне мой однокорытник рассказывав — он тут одно время часовым при штабе состояв. Так шо он углядев? Наш часто до французов ездив, а они до нього — не шибко. Усе больше он. От и думайте, хто из них главнее?
— Ну, так пошли до французов! — загудела толпа.
— Теперь, раз уж засветились, надоть до конца.
— Ага! «Дезентиры!». Теперича, в случай чего, враз под корень сведуть!
— А франузы тут при чем?
— Раз они начальствие, пущай разбираются!
И они всем скопом двинулись на набережную, в резиденцию Верховного комиссара Франции в Константинополе.
Верховному комиссару Пеллё доложили, что его хотят видеть русские, должно быть, беженцы. Среди них много отставленных от армии солдат.
— Что они хотят? — спросил комиссар.
— Вы знаете этих русских. Когда их много, и они все вместе кричат, разве можно что-то понять! — сказал адъютант, довольно сносно знающий русский язык.
— Ну, хорошо! Выберите двух-трех самых спокойных, пусть расскажут, что им нужно.
Молодой, высокий, стройный, одетый во все цветное и от этого похожий на породистого петуха, адъютант вышел к ожидающим. С утра толпа увеличилась едва ли не вдвое.
— Ты, ты и ты! — выбрал он троих. — Проходите!
— Не пойдем! — сказали они.
— Почему?
Сквозь толпу протиснулся Дзюндзя:
— Без меня не пойдуть.
— Почему? — совсем растерялся адъютант.
— Языка не знають.
— А ты знаешь?
— Тоже не знаю.
— Так в чем дело?
— В том, шо оны… как бы энто вам объясныть? У их неважный характер. Их можно уговорить. А меня нельзя.
— Ну, проходи и ты.
И они пошли вслед за адъютантом.
Комиссар вышел им навстречу, усадил в кресла, ласково спросил:
— Ну, рассказывайте, что у вас за дела? С чем пришли?
Дзюндзя вновь повторил то, что уже рассказывал Нератову, а затем пожаловался на Врангеля. Он не только не стал с ними разговаривать, но даже едва не выгнал их взашей.
— Я понимаю вас, — сочувственно сказал комиссар. — Весна. День год кормит. Так, кажется, у вас говорят? У меня родители тоже фермеры, я знаю ваш крестьянский труд.
— Мы не крестьяне. То есть среди нас есть и крестьяне. Но мало, — сказал крепенький бородатый мужичок в очках, отобранный адъютантом — Я, для примера, до войны выучился, маркшейдером на шахтах работал. Оттудова, с Донбассу, когда немец на нас попер, меня и мобилизовали.
— Я хорошо понимаю шахтеров, — снова посочувствовал комиссар. — Тяжелый труд! У меня родной брат всю жизнь в шахте проработал. В Эльзасе. Вы что-нибудь слышали об Эльзасе?
— Нам бы лучшее шо-нибудь про Рассею услыхать! — Дзюндзя почувствовал, что грамотный шахтер несколько отодвинул его от переговоров о главном и испугался, что комиссар начнет им долго рассказывать о тяжелом труде шахтеров в Эльзасе. Их же интересовало совсем другое: — Як там теперь? Стреляють, чи нет? Якое до нашего брата — белого солдата — при Советах отношение? Ходять слухи, шо полную амнистию объявили. Листовки прислали. А от як обстоить на самом деле? Може, шо присоветуете?
— Да-да, понимаю вас. У Франции нормализуются отношения с Советской Россией. Мое правительство обязалось возвращать на Родину всех русских беженцев, независимо от того, воевали они или нет.
— Хотелось бы знать, як нас там примуть? Може, сразу до стенки? — спросил еще один из тех трех, отобранных адъютатом, совершенно лысый.
— Вы в чем-то провинились?
— А то вже не важно, шо я про сэбэ думаю. Важно, як оны про мэнэ решать, — обстоятельно ответил лысый.
— Не надо ничего бояться, — сказал комиссар. — Я подтверждаю, действительно объявлена амнистия. И вы все подпадаете под нее. Естественно, определенные беседы с вами будут проведены.
— В том собака и зарыта, — сказал маркшейдер.
— Обычная процедура. Так поступает любое государство.
— Речи-то у вас сладки. А як все на самом деле будет? — спросил Дзюндзя.
— По моим сведениям, после окончания войны никаких притеснений на бывших своих противников советские власти не оказывают. Так что можете смело возвращаться.