— Ну, а як это сделать практически?
— Объясняю. В ближайшие дни в Советскую Россию отправится турецкий пароход «Решид-Паша». С турецкими властями все согласовано. Составьте список желающих уехать домой. Мы всячески вам поспособствуем.
— С турками, энто понятно. А ну, если Врангель рогами упрется?
— И с Врангелем все улажу, — пообещал комиссар.
— Ну, шо ж! Спасибо вам на добром слове, — поблагодарил комиссара Дзюндзя.
— А вам: счастливого пути! — и комиссар каждому из делегатов пожал руку.
Они вышли на улицу, где их с нетерпением ждали товарищи.
— Ну, шо? — спросили из толпы.
— Благословыв.
— Ну, а если Врангель не согласится. Он с фанаберией.
— Пообещав, шо договорятся. Оны — из одной конторы. Як говорится: ворон ворону глаз не выклюет.
Под вечер того же дня комиссар пригласил к себе Врангеля. Пеллё был настроен решительно. После выговора, полученного им из Франции о его безделье, ему хотелось как можно быстрее отправить в Советскую Россию хотя бы один корабль с реэмигрантами, чтобы показать французскому правительству, что он здесь, в Константинополе, не зря ест казенный хлеб.
— Сегодня у меня была делегация ваших русских, которые изъявили желание вернуться на Родину.
— Я их не принял, — сообщил комиссару Врангель. — Это в большинстве своем дезертиры, которые подлежат военно-полевому суду.
— Хочу напомнить вам, генерал, что война кончилась, и вы — не в России, где были вольны поступать так, как вам захочется. Здесь же все — и гражданские, и военные лица — находятся под протекцией моей республики, — и затем добавил. — Я пообещал им свое содействие. Надеюсь, вы не станете этому препятствовать.
— Я так понимаю, это ультиматум? — спросил Врангель.
— Ну при чем тут ультиматум? Это — реальность. Они — не в тюрьме, и у них есть такое право: вернуться домой.
— Но вы же понимаете, что это означает? — жестко спросил Врангель. — Практически это уничтожение русской армии.
— Надеюсь, вы не скажете, что это для вас новость Мы неоднократно говорили с вами об этом. Вы не прислушались к моим словам. И напрасно. Сейчас мое правительство сообщило мне, что рассчитывает на скорейшую демобилизацию русской армии. Уже в ближайшее время Франция прекратит вам бесплатные поставки продовольствия. Все займы, которые вам были отпущены, вы исчерпали.
— А флот, который мы вам передали? Разве он ничего не стоит?
— Нет, почему же! Но, по оценке наших экспертов, стоимость большинства судов оказалась весьма завышенной. Они конструктивно и морально устарели, крайне изношены и решено в ближайшее же время отправить их на металлолом.
— Мы не на базаре, господин комиссар. Есть договор.
— Да, мы не на базаре, — согласился комиссар Пеллё. — Но у России миллиардные долги. Я имею в виду царские долги. Советское правительство отказалось их признать, и его можно понять. Кто их нам выплатит? Об этом мое правительство тоже вынуждено думать.
Врангель молчал. После бесконечно длинной паузы Пеллё снова заговорил:
— Я вам сочувствую. Вам и вашим храбрым солдатам, которые до сегодняшнего дня продолжают верить вам. Понимаю, как трудно будет вам найти слова, которые убедят их отказаться от мысли продолжать борьбу. Но, к сожалению, это необходимо. Не в наших с вами силах в настоящее время что-либо изменить.
Врангель встал.
— Благодарю вас, господин комиссар, за откровенную беседу, — сказал он и направился к двери.
— Отнеситесь к моим словам со всей серьезностью. Иначе ваши люди столкнутся с весьма разрушительными для них сюрпризами, — сказал вслед Врангелю Пеллё.
Врангель у самой двери остановился:
— Я вас понял, комиссар. И все же я убежден, нам пока еще рано сдавать оружие.
— Оно вам уже не пригодится. Поймите, Совдепия с каждым днем становится все сильнее. От вас начинают уходить люди.
— Уходят слабые и дезертиры.
— Против вас уже вся Европа. Лимит на войны исчерпан, — увещевал Врангеля Пеллё. Он понимал, что Врангель упрям. И не только. Он пока не знал, как, отказавшись от борьбы, «сохранить свое лицо». Но, возможно, потом, позже, проанализировав все, он придет к разумным выводам.
— Не уверен.
— Читайте газеты.
— У меня плохое зрение. Я не вижу того, что видите вы.
И Врангель покинул кабинет комиссара.
Спустя несколько дней после последнего, унизительного визита в штаб Врангеля, Слащёва охватила болезненная бессонница. Уставившись глазами в потолок, он перебирал в памяти все обиды, нанесенные ему Врангелем. Он осунулся, постарел. Среди ночи вдруг вскакивал и шел к заветному шкафчику, где прятал кокаин, в надежде, что там еще что-то завалялось. Что ему стоило затеряться, этому крохотному пакетику? Возможно, он лежит там, среди белья, случайно им не найденный
Он тщательно перетряхивал простыни, рубашки, полотенца. Но все тщетно. Были бы деньги, он знал, где его купить. Даже сейчас, среди ночи. Но денег у него не было. Деньги были у Нины. Но он знал: она поймет, для чего они ему…
И он снова ложился и продолжал досматривать картинки его прежней жизни. Вспоминал кошмарное бегство из Новороссийска. Обозленный постоянными неудачами и критикой Врангеля, Деникин увольняет Врангеля из армии. Врангель покидает Россию. Как Слащёв верил тогда Врангелю! При прощании сказал ему:
— Умоляю вас, Петр Николаевич, не уезжайте!
— Я уволен и не могу поступить иначе. Есть еще кодекс чести.
— Но тогда не уезжайте далеко. Поверьте, вы еще понадобитесь России.
Слащёв как в воду смотрел. После целого ряда новых неудач на фронтах союзники отказали Деникину в поддержке. И 21 марта в Севастополе был созван Военный Совет, где он, Слащёв, назвал имя преемника Деникина — генерала Врангеля. У Слащёва тогда был высокий авторитет, и к его словам прислушались почти все военачальники.
Да, так было!
Как быстро Врангель все это забыл!
Слащёв любил Врангеля за его богатырский рост, мужественную фигуру. Лишь несколько позже он убедился, что на самом деле он — человек слабый, нерешительный, часто идущий на поводу у окружающих его бесталанных советников.
Он снова вскочил с постели, аккуратно разложил на столе бумаги, проверил, в порядке ли перья, и стал писать. Писал он торопливо, вызывая в памяти картинки прежних боев. Иногда останавливался, задумывался, нервно грыз деревянный кончик ручки. И снова пытался торопливо записать, как протекал тот или иной бой, и как бы все могло быть, если бы не допущенные Врангелем ошибки.
Иногда к нему заходила Нина, тихо говорила:
— Ты бы что-нибудь поел.