– Кофе и два кусочка сахара, пожалуйста, – ответил я.
– Мне то же самое, спасибо, – сказала Ханна.
Тэйлор отказался, и Ронда ушла на кухню.
– Итак, чем я могу помочь? – спросил Элрой.
– Вы работали на старом заводе.
– Десять лет, пока он не закрылся.
– Кем вы работали?
– Я работал в охране.
– То есть вы должны хорошо знать территорию.
– Каждый сантиметр как свои пять пальцев.
Я хотел было обрадоваться, но не смог. Двадцать лет – огромный срок, и память – не камень, а, скорее, нечто текучее, особенно в таком преклонном возрасте. И мы то и дело заполняем провалы в памяти ложными воспоминаниями. Вы могли бы поклясться, что ковер в родительском доме был синий, а на самом деле он коричневый. И стейк в ваш двадцать первый день рождения был не стейком, а бараниной.
И меня это свойство не миновало. Мои детские воспоминания были искажены действиями отца. Я уверен, все было не так плохо, как я помню, но некоторые события затмили собой все.
Лэптоп наконец загрузился, я поставил на воспроизведение видео с Сэмом Гэллоуэйем, остановил запись на кадре, где было лучше всего видно помещение, и повернул монитор к Элрою.
– Посмотрите. Может ли это место находиться на заводе?
Элрой вытащил из кармана очки для чтения и долгое время смотрел на экран. Насмотревшись, он откинулся в кресло, которое заскрипело под его весом. Ткнув костлявым пальцем в сторону экрана, он сказал:
– Это Сэм Гэллоуэй.
Я кивнул.
– Я слышал, что его убили.
Я снова кивнул.
– Ну, так вы скажете мне, что случилось, или я должен догадываться?
– Его облили бензином и подожгли.
Элрой резко вдохнул через зубы и выдохнул, качая головой.
– Адская смерть.
– Вы так говорите, как будто знаете, как это.
– Вьетнам, – сказал он так, как будто мы должны были сразу все понять. – Раз увидишь, как работают с напалмом, и больше не забудешь. А запах. Господи, его тоже никогда не забыть.
– Но вы были старше призывного возраста.
– Я при первой возможности записался в морскую пехоту и служил там, пока меня не попросили. Заслужил бронзовую звезду и сержантские нашивки на свою голову.
Он засучил рукав и обнажил костлявую стариковскую руку. На левом бицепсе был изображен орел с надписью «Semper Fi» [2] на свитке. Татуировка выцвела и растянулась, но в исполнении безошибочно угадывалось восточное влияние. Вошла Ронда с двумя чашками кофе. Она причесала волосы и надела выцветшее серое платье, которое раньше, вероятно, было белым.
– У него осталась семья? – спросил Элрой.
– Жена и трое детей.
– Кошмар. А что он натворил?
– По нашей информации, ничего.
Элрой покачал головой.
– Такое никто не будет делать без крайне серьезной причины.
– У нас пока нет информации, но я с вами согласен. Чтобы сжечь человека заживо, нужна очень веская причина.
Он кивнул на экран.
– Это может быть и на заводе, но ничего определенного я вам сказать не могу. Я знаю, это не то, что вы хотели от меня услышать.
Я сник, хоть и предусматривал такой результат. Шансов на успех было слишком мало.
– Я так понимаю, у вас есть доступ на завод? – спросил Элрой. – Если мы проедемся по территории, может, я что и вспомню.
То, как он это сказал, заставило меня задуматься над тем, что же он видел на экране. Его вопросы звучали вроде бы невинно, но они такими не являлись. У него был какой-то план, который я не мог разгадать. Вероятность успеха была пятьдесят на пятьдесят, но попробовать стоило.
– Да, доступ есть.
Через пятнадцать минут мы уже ехали в южном направлении. Элрой сидел на пассажирском сиденье, а Тэйлор втиснулся на заднее позади меня. Мне пришлось придвинуть свое сиденье и практически вжаться в руль, но Тэйлору все равно места было в обрез. Ханна сидела с ним рядом, положив руку на сиденье. Украдкой их руки касались друг друга. Она улыбалась и смотрела в окно, словно пленник, которого только что отпустили на волю.
Элрой не закрывал рот всю дорогу до завода, рассказывая одну за другой разные истории – смешные, грубые, грустные. Он и сам улыбался, ему явно было хорошо, и я уже начал подозревать, что на самом деле ему просто захотелось выбраться из дома и из-под каблука Ронды. Прогулка в полицейской машине по дороге памяти отлично разнообразила монотонный ход его жизни, каждый день которой был похож на предыдущий: ужин перед телевизором, споры по поводу того, какой канал смотреть, и регулярный просмотр некрологов в поисках знакомых имен.
Перед нами постепенно открывался вид на завод, хитросплетением высоких металлоконструкций выплывавший из утренней дымки. Они потускнели со временем, но яркие лучи солнца еще заставляли их сиять. Что-то инопланетное было в этом виде.
По мере приближения расплывчатые контуры стали более четкими и узнаваемыми: огромные хранилища, дистилляционные установки, ремонтные депо, административные блоки. Казалось, что в расположении построек не было никакой логики – как будто какой-то гигант сбросил их с большой высоты, и они так и остались лежать. Но такое впечатление обманчиво – в устройстве этого огромного механизма не было ничего случайного. Было время, когда этот комплекс функционировал, был единым механизмом, дышал, и каждая его часть была связана с остальными. Элрой молчал и смотрел в окно, затерявшись в воспоминаниях.
– Какая громадина, да? Я и забыл уже, какой он большой.
– Громадина, – согласился я.
– Я удивлен, что они до сих пор не сровняли его с землей.
– А какой смысл? Земля ничего не стоит. Ее не засеешь, да и расположена она не на той стороне шоссе, чтобы ей могли заинтересоваться застройщики. Плюс не все так просто с экологической точки зрения. Думаю, и через тысячу лет этот завод все еще будет стоять. Какая-то часть сровняется с землей, но какие-то сооружения точно останутся, и по ним даже можно будет догадаться, что это был за завод. Если человечество все еще будет существовать, здесь будут работать историки и археологи, место признают объектом государственного интереса. Появятся исследования на предмет глупости общества, которое настолько зависело от нефти, что чуть не вымерло.
Элрой взглянул на меня и засмеялся.
– Скажете тоже! Я знаю одно – свою машину я никому не отдам. Да и вообще – меня тут через тысячу лет не будет, поэтому не о чем и волноваться.