— И лицом, и своими решительными поступками. В одном ты на него не походишь, моя луноликая красавица — в своих необдуманных высказываниях. Он, прежде чем что-то сказать, всегда обдумывал, свои слова…
Экзорцист теперь залюбовался и дочерью графини, этой пятнадцатилетней принцессой, еще не научившейся скрывать природную чистоту своего правдивого сердца.
— Вы говорите о нападении на обоз, когда его светлость граф Федор Алексеевич подписал знаменитый Нерчинский договор с Китаем и возвращался в Санкт-Петербург? — уточнил Экзорцист.
— Совершенно верно. Все это произошло в районе Сольвычегодска. Отряд, охранявший наших послов, вынужден был отклониться от кратчайшего маршрута из-за предательства некоего прусского офицера, находившегося на русской службе. Он, как рассказывал дед, подговорил одного из мунгальских князей, чтобы тот с большими силами напал на обоз с подарками и разграбил его, а сам обещал завести русское посольство в определенное место, где бы его поджидала засада. Но Федору Алексеевичу вовремя доложили об этом заговоре — и он поменял маршрут. Тогда мунгальский князь разослал своих людей во все стороны, чтобы те отыскали русских послов и убили. Таким образом, на след нашего посольства напал только один отряд мунгалов, численностью в сто человек. С ними-то и пришлось сразиться нашему отряду. В память об этом случае дед позднее приобрел небольшое село Княжье в Архангельской губернии, где и произошла та схватка с мунгалами, выслеживавшими его…
— А кто был тот прусский офицер, предавший вашего деда врагам? — быстро спросил Экзорцист.
— Мы о нем ничего не знаем… — как-то уж слишком неопределенно ответила графиня, при этом она томно прикрыла глаза, всем видом показывая, что ее утомил этот разговор. Совсем по-другому повела себя ее правдивая дочь, не терпевшая фальши ни в чем.
— Как это не знаем?! — произнесла Катенька, даже вскочившая с места от возмущения. — Ты же сама говорила, что этого негодяя заметили в Глухове, когда там оказался Федор Алексеевич. Я уверена, это он отравил прадедушку, когда тот спешил в Киев на встречу с государем Петром Первым… А звали того пруссака Иоганн Губельт, штаб-офицер русской службы!
— Да, детка, у тебя хорошая память, — тяжело вздохнув, покачала головой графиня. — Но лучше никогда больше не вспоминай этого страшного имени. Ведь это злой гений нашего семейства, сущий демон, а не человек…
Ветер шумел в кронах соснового бора, состоящего сплошь из одних только корабельных сосен, пытаясь достучаться до человеческого сознания, чтобы поведать правду о делах давно минувших дней, о великом противостоянии духов стихий огня, земли, воды и воздуха, в котором никто из них до сих пор так и не смог одержать полной победы.
Но не этим откровениям стихий внимал сейчас Экзорцист, одиноко коротавший ночь у костра, разведенного на берегу небольшого заливчика рядом с Кронштадтом. Он, как когда-то в дни своих странствий по Руси-матушке, был один на один с Богом, единым и праведным, и только к нему обращался всей своей бессмертной душой с вопросами, мучившими его, и неизменно получал ответы. При этом совершать какие-то безумные ведические ритуалы ему было совершенно не нужно. Он знал только одно: необходимо славить Бога в искренней сердечной молитве, признавая собственную ничтожность и греховность, и глубоко веровать в то, что Господь помилует, очистит от скверны, наставит на путь истинный и спасет, а еще вразумит и даст ответы на все вопросы…
…Фельдмаршал Федор Головин занимался подготовкой мирного договора с Пруссией, когда в Кенигсберге совершенно неожиданно для себя столкнулся со штаб-офицером Иоганном Губельтом, от чего просто остолбенел, ведь он-то пребывал в полной уверенности, что пристрелил этого негодяя еще там, в селении Княжьем. Неужели он промахнулся?..
Припомнились графу Головину все обстоятельства предательства этого Губельта, которые чуть было не свели на нет все его усилия в подписании Нерчинского договора. Но даже потом, когда договор с китайской стороной был подписан, Губельт продолжал свою разрушительную работу, подбивая солдат к неповиновению распоряжениям посла. А чуть позже, когда они стояли лагерем на реке Каме в районе Березняков, Головину донесли о «явном сношении Губельта с мунгальскими шпионами», не оставлявшими ни одной возможности навредить российскому посольству. Именно тогда он и приказал: «Взять предателя под стражу и доставить его в Тайный приказ, чтобы там провели допрос и тщательное расследование всех его злоумышлений и грязных дел». Но кто-то предупредил пруссака Иоганна о возможном аресте, и тот дал деру из лагеря раньше, чем заявился в его палатку конвой. Тогда же Головин распорядился изменить маршрут возвращения и идти строго на север, чтобы сбить мунгалов со следа. Поначалу казалось, что сделать это удалось, но…
В тот день лагерь решено было разбить у сельца Княжье, живописно раскинувшегося на берегу речки Коряжмы, что впадает в Северную Двину. Будучи человеком глубоко верующим, Федор Головин воспользовался предоставившейся возможностью посетить Николаевский Коряжемский монастырь, который основал в середине шестнадцатого столетия местночтимый святой преподобный Лонгин Коряжемский. А узнал он о нем чудесным образом, когда во время сна к нему явился незнакомый старец с длинной седой бородой и произнес всего несколько слов: «Ты узнаешь, что тебя ожидает!»
На следующий день он увидел знакомый лик на иконе в избе рыбака Фотия, жившего на самой окраине села Княжье, и тут же признал в нем своего ночного гостя.
В монастыре Головин заказал молебен преподобному отцу Лонгину, осмотрел колодец, вырытый тем еще при жизни, а когда молитвенно прикладывался к власянице преподобного, хранившейся в монастыре как святая реликвия, то ему было дано видение дикого отряда, несущегося по степи, впереди которого скакал штаб-офицер Губельт с черным, как головешка, лицом…
Посол успел подготовить своих людей к отражению вражеского нападения. Мунгальский отряд был окружен и полностью истреблен. Но хитрый пруссак и на этот раз сумел вырваться из окружения. Тогда Головин приказал преследовать его и сам возглавил конную сотню. Они догнали Губельта у слияния Коряжмы с Северной Двиной и там на крутом берегу он дважды выстрелил по нему, разрядив свои пистолеты. И выстрелы попали в цель, в этом можно было не сомневаться! Губельт, сбитый с коня, свалился прямо в реку, и труп его унесло сильным течением…
Вот только теперь Федору Головину стало понятно, кто является виновником всех трудностей и неудобств, искусственно порождаемых сопредельной договаривающейся стороной. Пруссаки, будто черт в них вселился, не поддавались ни на какие уговоры со стороны российских дипломатов, не шли ни на какие уступки, предъявляя совершенно неприемлемые для нашей стороны условия. «Вот, значит, кто совал палки в колеса! Оживший покойник…» — так думал фельдмаршал Головин.
Именно из-за происков треклятого пруссака Губельта переговоры России с Пруссией зашли в тупик, и договор о дружбе и взаимопомощи был заключен только в феврале 1707 года уже без участия фельдмаршала, отозванного государем в Киев.