Молчание. Мария-Луиза вопрос не повторяет.
– К нам пришел доктор Хёгсмед. Он хочет поделиться кое-какой информацией, заполнить, так сказать, пробелы. Думаю, все мы нуждаемся в каком-то… – Она не может подобрать нужное слово и обреченно машет рукой. – Прошу вас, доктор.
– Спасибо, Мария-Луиза. – Хёгсмед все это время сидел в дальнем конце стола с опущенной головой и закрытыми глазами. Вид такой, будто не спал по меньшей мере неделю. Он встрепенулся, выпрямил спину и обвел взглядом присутствующих: – Да… события приняли довольно драматический оборот. Драматический и даже трагический. Как вы знаете, в пятницу должны были состояться большие противопожарные учения, репетиция тотальной эвакуации персонала и пациентов. Задача сложная, но вышло еще сложней, чем мы думали. Еще до начала учений на четвертом этаже сработала пожарная тревога. тревога, никакого отношения к учениям не имеющая.
Он замолкает ненадолго. За столом – мертвая тишина. Ханна не отводит глаз от окна, где высится серо-зеленая бетонная стена.
– Естественно, люди растерялись. Никто не знал, где учения, а где настоящая опасность пожара. Поэтому контроль над отделениями был ослаблен, а кое-где и вообще утрачен. Пациенты фактически получили возможность свободного передвижения по клинике. И, как результат, произошло нападение на одного из охранников на четвертом этаже… со смертельным исходом. Один из наших самых опасных пациентов… он же и поджег что-то, в результате чего сработала автоматическая пожарная тревога.
Иван, подумала Ханна. Опасный пациент? Да, может быть, и опасный. Но в то же время нежный и заботливый… полный любви и сострадания.
Андреас и Мария-Луиза. И доктор Хёгсмед. И она. Больше никого на пятиминутке нет. Стулья по обе стороны рядом с ней пусты.
Обычно на одном из них сидит Лилиан, но она взяла больничный.
На втором стуле сидел Ян Хаугер.
Ханна видела, как Ян рухнул с обрыва. Он и Иван, тесно обнявшись, как неразлучные любовники. Ни один не уступил, не сдался на милость победителя.
Она зажмурилась в ожидании удара их тел о камни там, внизу. И дождалась.
Все стихло. Потом она услышала слабый стон под обрывом.
– Иван? – крикнула она.
Еще один стон. Иван? Или Ян? И снова все стихло.
Она повернулась и побежала. Маленький Лео куда-то делся, но она не стала его искать. Это была не ее идея, а Ивана – похитить Лео и свалить на Яна Хаугера. Она даже радовалась, что Лео сбежал.
Продралась сквозь лес, села в прокатную машину, выехала на трассу и, не останавливаясь, к трем часам ночи добралась до дому.
Заперла дверь и спустила в туалет перчатки и шприц из-под валиума – все, что может связать ее с исчезновением Лео.
И легла в постель, повторяя, как детскую считалку:
«Ничего. Ничего не знаю».
Ничего не знаю про пожар, ничего не знаю про Ивана Рёсселя, ничего не знаю про Яна Хаугера и его постоянную тоску по Алис Рами. Ничего не знаю.
Но что будет теперь? Она с ума сходила от неизвестности, оттого, что, как ни старалась, не могла предугадать дальнейшего развития событий.
Утром позвонила Лилиан.
– Ничего не произошло, – мертвым голосом ответила Лилиан. – Вообще ничего. Иван в комнате свиданий не появился. И Ян куда-то исчез. Вообще никто не появился, и мы поехали домой.
– Жаль… – сказала Ханна.
А что еще сказать? Она охотнее всего вообще прервала бы этот разговор, если бы не один вопрос:
– Тебе полиция не звонила?
– Нет… а с какого перепугу им мне звонить? Пронюхали что-то?
– Не знаю… не думаю.
Если и не пронюхали, то скоро пронюхают. Могила брата Лилиан открыта. Когда найдут трупы Ивана и Яна Хаугера на камнях, найдут и останки Йона Даниеля и обязательно свяжутся с семьей. Для них – облегчение, а для Ханны главное – не оказаться в чем-либо замешанной.
Ничего не знаю.
Она ничего не знает.
Лилиан помолчала.
– А… вот еще что. Тебе не звонила Мария-Луиза вечером?
– Звонила.
– Тогда ты, конечно, знаешь, что Лео Лундберг исчез?
– Да… знаю.
Лилиан снова помолчала.
– Ты можешь что-то про это рассказать? – внезапно спросила она.
– Ничего… – Ханна вздрогнула. – Ровным счетом ничего.
Ханна повесила трубку.
Ничего.
Лежала в постели и думала об Иване. Много месяцев она тосковала по нему, мечтала помочь, любой ценой вытащить из этой проклятой больницы. Все, что им досталось, – несколько жарких, но коротких разговоров в комнате для свиданий, под наблюдением падкого на деньги охранника Карла. Один раз, всего только один раз, они были близки – на матрасе, в убежище.
Но Ивана больше нет, и как же ей его не хватает!
Странно, но вдруг она поняла, что ей не хватает и Яна Хаугера.
Хёгсмед сделал паузу, глубоко вдохнул и продолжил:
– Значит, за один вечер несколько происшествий. Не сразу, но все же мы разобрались с ситуацией. Все больные оказались на месте, кроме… кроме нашего самого опасного пациента. – Хёгсмед почему-то избегает называть его по имени. – Но и его в конце концов нашли. Мертвым… вместе с… – он покосился на Марию-Луизу, – вместе с одним из наших сотрудников, который, как мы предполагаем, помог ему бежать. Я говорю о воспитателе Яне Хаугере. Он в больнице. Получил тяжелые повреждения, но пока жив.
Молчание. Никто не произносит ни слова. Молчит и Ханна.
Ян жив.
Мысли заметались. Она слышала, как доктор тяжело вздохнул и добавил:
– За набор персонала отвечаю я, и, конечно, я же и несу личную ответственность за прием на работу Яна Хаугера.
Мария-Луиза перебивает его, не поднимая глаз от салфетки на столе:
– Откуда вам было знать? Ян был сама надежность, хотя… кое-какие тревожные сигналы имелись. Например, совсем недавно он рассказал мне, что у него были психические проблемы. Правда, давно: в подростковом возрасте он лечился в спецбольнице детской и юношеской психиатрии.
Доктор Хёгсмед горестно кивает и продолжает свой отчет. Рассказывает о Лео Лундберге, который в пятницу вечером внезапно исчез из приемной семьи. К розыску была подключена полиция, но в конце концов он объявился на хуторе под Гётеборгом. То есть версия с побегом Лео отменяется. Его привезли туда на машине.
Под конец Хёгсмед рассказывает, что Яна Хаугера нашли без сознания на камнях в лесу, недалеко оттого хутора, куда прибежал Лео. Пациент, которому он помог бежать, лежал под ним, мертвый. Они оставили машину на дороге, а в машине обнаружилось письменное признание.