— Не в манерах дело.
— Но ты все равно приезжай к нам почаще. И Женьку не оставляй. — Данила смотрел на Катю. — Так ты пойдешь со мной?
— Куда?
— В Большой театр, я же пригласил тебя.
В другой бы раз Катя ответила — это вряд ли. Но сейчас… она ведь обещала Лиле помочь разобраться. А не общаясь со всеми фигурантами это невозможно.
— Я твой номер мобильного из мобилы сестры свистнул, — признался Данила. — Я тебе позвоню, достану билеты. Опера, балет?
— На твое усмотрение, — ответила Катя.
Считай, что я сказала — «да»…
Такая вот беседа после ужина, а утром Данила не появился. Женя предложила, как и вчера, прогуляться.
Они оделись потеплее и вышли за ворота. Прошли по пустой тихой улице и углубились в лес. Женя вела Катю к Москве-реке.
— У Данилы была девушка? — спросила Катя.
— У него все девушки на час. — Женя ногой ворошила палую листву.
— Я к тому, что выходные и праздник, а он дома. И подружку не привез.
— У него подружки не задерживаются. Ты не обращай на него внимания.
— У него ссадины на лице.
— Это из-за бокса. Подпольные матчи на деньги, в ангарах их устраивают. Мафия, конечно, а кто же еще? Я его сколько раз просила. Он не слушает меня. Боюсь, убьют. Там ведь как — сначала бокс на ринге, а потом драка болельщиков.
— Убили твоего шофера, — сказала Катя. — Далеко отсюда то место?
Она прекрасно знала ответ. Но надо, надо говорить о самом важном.
— Возле станции, в другой стороне. Тут наш лес, тут спокойно.
— А мне не по себе что-то, — призналась Катя «доверчиво», — как я про убийство шофера узнала…
— Я стараюсь об этом не думать. Что я могу сделать? Что я могла сделать?
— А выходит, ты — последняя, кто видел его перед смертью, — заметила Катя. — Ты же сказала, что он отдал тебе документы из сервиса?
— Да, Фархад их мне отдал. Я из окна видела — папа с ним в саду разговаривал. А потом спустя какое-то время приехал Герман.
— Он сказал, что твоего шофера не видел в тот вечер. А у Германа кто-то есть?
— У него квартира на Тверской-Ямской, там много всякого народа кружится. Он старается широкие связи поддерживать со всеми, он же пиарщик. Он никогда не был женат. Они с Данилой ходят по клубам. Развлекаются. Холостяки есть холостяки. А что, тебе Герман понравился?
— Очень даже ничего, — усмехнулась Катя, — твоей тете с ним работать, наверное, приятно.
— Он пиарщик, — снова повторила Женя. — Они дьяволу готовы душу продать ради того, чтобы пиар шел и деньги капали. Герман по характеру на мою маму похож.
— На маму? Как это?
— Ну, она тоже любила шум, компании. Всегда вокруг нее большая тусовка — друзья, друзья друзей, мужчины. Папа ненавидел все это — всю эту светскую жизнь. А мама жить без этого не могла, сразу впадала в хандру.
— Красивая женщина.
— Красавица. Я так порой тоскую о ней.
— Я ее помню. Раиса Павловна совсем мало ее напоминает.
— Тетя другая.
— Твой отец быстро женился?
— Он в клиниках почти год лежал после аварии. Потом это кресло инвалидное. Бизнес стал по швам трещать. Мы постепенно разорялись. А тетя Рая имела достаточно своих денег, она уже тогда умела устраиваться к власти поближе. Папу она всегда жалела. А маму… знаешь, она ее осуждала при жизни. Ну, за ее стиль, за поведение…
— За поведение?
— Мама ведь изменяла отцу, — сказала Женя, — и мы об этом знали. И я, и брат. И сам папа. Чего они разводиться-то собрались?
— Но ведь не развелись же.
— Не развелись. А потом мамина смерть все уравняла. — Женя шла, прихрамывая. — Отец женился на тете Рае. Она его и морально поддержала и выходила после аварии, и деньгами тоже… Фактически это все ее — дом, где мы живем, деньги. Папа хорохорится, но он только бумаги подписывает у юристов.
По тропинке они вышли на высокий берег Москвы-реки.
— Хорошо тут у вас, — сказала Катя.
— А ты приезжай почаще, ладно?
Катя обняла подругу за плечи. Они смотрели на темную стылую осеннюю воду. И внезапно…
Нет, описать словами это невозможно.
Словно резкий укол.
Мурашки по спине.
Катя резко обернулась назад.
Стена леса. Голые деревья, а кусты все еще в желтых и багряных листьях.
Мертвая звенящая тишина.
Но в этой тишине…
Катя поклясться была готова: за ними кто-то наблюдает.
Герман Дорф стоял за толстым стволом большого раскидистого дерева с морщинистой корой. Он отлично видел и тропинку, и крутой берег Москвы-реки.
Две девушки, вышедшие на прогулку из дома, остановились как раз там, на утоптанной площадке, откуда открывался великолепный вид на реку.
По реке они все вчера мчались на катере, рассекая волны…
А сейчас две девушки стояли на краю обрыва, спиной к Герману Дорфу.
Так что подойди неслышно, протяни руку и столкни.
Обеих вниз.
А потом и сам туда за ними, в вечный покой. Быть может, легче это сделать вместе? Не одному? За компанию?
Некоторые мысли странны сами по себе. Они гибельны и опасны. Но словно крохотный неумолимый бур, они сверлят, и сверлят, и сверлят мозг.
Непреодолимое искушение…
Так и тянет…
Потому что никто, никто, никто не видит.
И не узнает.
Но нет…
Герман Дорф бесшумно попятился и скрылся в кустах орешника. Через пять минут он уже шагал по улице поселка. Вошел на участок, набрав код домофона на панели у калитки.
В саду и в патио — никого. На кухне — звяк, звяк, звякает столовая посуда и шумит вода. Горничная-филиппинка убирает со стола после завтрака.
— Герман, доброе утро.
Дорф обернулся — за его спиной на дорожке сада Раиса Павловна. Он вгляделся в ее лицо. Примочки помогли, но не так, как того хотелось бы. Не полностью.
— Он опять поднял на вас руку? — спросил Герман.
Раиса Павловна дотронулась до виска. Она шла от гаража в сторону дома. В гараже стояла ее машина, но Раиса Павловна в это утро не собиралась никуда уезжать.
— Этому надо положить конец, — сказал Герман.
— Бог простит, — прошептала Раиса Павловна.