– А за чем? – спросила Марси.
– Значения не имеет. Отпустите постромки собственному воображению. Это могло быть любое оружие массового уничтожения.
– Вы хотели сказать – уничтожения массы? – осторожно уточнила девушка.
– Я хотел сказать то, что сказал, – сварливо ответил Бекетов и, нелюбезно повернувшись к ним сутулой спиной, сгинул за поворотом.
– Странный какой, – шепнула Марси. – Не он ли назначил тебе здесь рандеву?
– Кажется, профессор не нашел нас интересными собеседниками, – вполголоса проговорил Кратов.
Пасмурная Марси, закусив губу, подошла к ближайшей витрине. Там, на подстилке из желтого мха, лежал каменный топор. А рядом – расколотый человеческий череп.
– Бедные обезьяны, – сказала девушка. – Зачем вы догадались, что убить сородича гораздо проще, чем пещерного медведя?
– Они-то не злоупотребляли своим открытием, – заверил Кратов. – У них ведь не было индустрии вооружений.
Марси медленно брела мимо коряво обработанных дротиков с обожженными наконечниками, мимо рогатин и копий, почти неотличимых от обычного древесного сука, мимо всевозможных луков и стрел, франкских арбалетов и русских самострелов.
– Это совсем не страшно, – сказала она, задержавшись возле громоздкой, выше нее, пищали. – Я думала, меня это потрясет.
– Нас таким не проймешь, – согласился Кратов. – Этим оружием сейчас никого нельзя убить. В меня не раз втыкали стрелы и ножи. Каменной пулей пробовали свалить. И пластиковой, впрочем, тоже. Но десять минут – и даже следа на коже не остается.
– Кто мог тыкать в тебя ножом? – удивилась Марси.
– Иногда в контакте встречаются очень раздражительные партнеры. Некоторые вообще предпочитают сначала выстрелить из-за угла, а уж после разбираться, хорошо это или плохо. Для ксенолога подобное поведение собеседника – не основание к ретираде.
– По-моему, здесь просто скучно, – сказала Марси. – Аркебузы, мушкеты, пистолеты… Однообразно.
– Восходящая последовательность, – промолвил Кратов. – Я все пытаюсь уловить момент, когда впервые произошла специализация и было создано орудие для охоты исключительно на человека. Копья и стрелы изначально были уготованы диким зверям. И только попутно – человеку. Но этот бесконечный ряд экспонатов завершается там, – он указал в мерцающую тысячами огней глубину зала, – средствами убийства.
– Зачем тебе это, Кратов? Это же прошлое. А мы с тобой живем в настоящем.
– Я жду, появится ли самый главный экспонат.
– Этот? – Марси кивнула на серо-стальной, жирно поблескивавший револьвер «магнум» калибра одиннадцать и восемь.
– Игрушка, – пренебрежительно усмехнулся Кратов. – Мы с тобой не дошли даже до боевых лазеров первого поколения, дедушек моего фогратора.
– Что такое «фогратор»? Впрочем, не хочу знать… А когда дойдем до лазеров, можно будет покинуть этот склеп?
– Есть еще пушки, ракеты, танки…
Марси резко повернулась и быстро, почти бегом устремилась к противоположному ряду витрин.
– Я одолела полтысячелетия! – объявила она звонко. – Как можно убить такой штукой? Уронить противнику на голову с большой высоты?
– Почти угадали, – скрипуче сказал Бекетов, возникая словно по мановению волшебной палочки. Марси едва не подпрыгнула от неожиданности. – Ее бросали с самолета, она ударялась оземь, срабатывал вышибной заряд. Вокруг распространялось легкое облачко аэрозоли. А затем оно вспыхивало, и все обращалось в огненный смерч.
– «Вакуумная бомба», – прочла Марси.
– Впервые применена во Вьетнаме в 1969 году, – прокомментировал старик. – Прототип нерадиологического оружия массового уничтожения.
– А с кем воевали вьетнамцы? – спросила Марси задиристо. – Уж не с вами ли, русскими?
– Не с нами, – сказал Кратов. – С вами, а после – с северными американцами. С нами воевали немцы. А мы – с афганцами.
– Бывало и не столь эффектно, – продолжал Бекетов с воодушевлением. – Никаких вспышек. Негромкий хлопок, будто лопнул надувной шарик, а потом тишина. И люди, словно натолкнувшись на невидимую стену, так же тихо падают. Не успев даже донести рук до лица. И обращаются в остекленелые манекены, которые очень удобно дробить тяжелым катком.
– «Дыхание фараона», – продолжала читать Марси, упорно не глядя в сторону профессора. – «Одна из наиболее удачных попыток Исламского военного союза создать абсолютное, экологически чистое оружие».
– А вот еще занятная вещица. Едва коснувшись тверди, она вдруг начинала гудеть и мелко трястись. И всему, что ее окружает, передается эта дрожь, она проникает под любую броню, под самые толстые стены… под кожу… до самых глубин молекулярного строения вещества, рвет субатомные связи. Материя рушится внутрь себя, обращается в бурлящее озеро грязи. Дома, деревья, люди…
– Кратов, иди ко мне! – воскликнула Марси плачущим голосом.
Тот послушно подошел и взял ее за руку. Холодные пальцы девушки слегка дрожали.
– Ты хочешь уйти? – спросил он негромко.
Марси упрямо мотнула головой.
– Как насчет того, чтобы подняться наверх? – осведомился Бекетов. – Там нет никаких экспонатов. Обыкновенная картинная галерея. Одни только лица. Спокойные, зачастую добрые, отмеченные печатью мудрости. Под каждым портретом – число из шести, семи, восьми цифр.
– Кто они? – спросил Кратов.
– Выдающиеся убийцы, – провозгласил профессор, воздев палец. – А числа – их личный счет. Там нет никого, кто разменивался бы на мелочи. Джек Потрошитель не попал даже в кандидаты, а ведь он держал в страхе весь цивилизованный мир. Чингисхан со своими жалкими тысячами притулился с краешку как дилетант!
– Я, кажется, понимаю, – сказала девушка, повиснув на кратовском плече. – Но ведь эти люди не убивали сами. Какой же у них мог быть личный счет?
– А что преступнее – убивать самому или создать механизм для убийства и передать его в руки палачам? – непонятно отчего вдруг ожесточился Бекетов. – В чем разница между ядерной бомбой и социальным экспериментом, если то и другое нацелено на истребление? Между прочим, второе показало себя более эффективным средством. Атомные бомбы 1945 года уничтожили сотни тысяч. Построение социализма в отдельно взятой стране свело в могилу десятки миллионов. Параноики без всяких признаков психического расстройства предпочитали убивать своих. Свои всегда ближе и доступнее… Подниметесь?
– Я не хочу, – упрямо сказала Марси.
– Вы не хотите, – пробормотал старик. – Вы все не хотите. Музей пуст. Неужто вы так возлюбили беззаботное веселье, что готовы забыть собственное прошлое?
– Зачем оно мне сейчас? – закричала Марси. – Мне двадцать лет, я молода, я хочу света, любви, счастья! Почему я должна бродить в этом могильнике, дышать его смрадом?!