Нервные, бурные и мучительные отношения с роковой женщиной могли бы окончиться для Достоевского весьма плачевно. Он уже подумывал о путешествии в мир иной. Но тут его спасла Анна Сниткина – его помощница и стенографистка, восхищённая его гением. Несмотря на происки Полины, Анна сумела привести Достоевского в чувство и стала ему впоследствии верной женой.
Между тем Достоевский втайне продолжал страдать о своей Полине. Тому остались свидетельством такие его строки: «Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны… Но я люблю её ещё до сих пор, очень люблю, но я уже не хотел бы любить её. Она не стоит такой любви. Мне жаль её, потому что, предвижу, она вечно будет несчастна. Она никогда не найдёт себе друга и счастье. Кто требует от другого всего, а сам избавляет себя от всех обязанностей, тот никогда не найдёт счастья».
Литературоведы и биографы классика ищут – и, конечно же, находят – черты Аполлинарии Сусловой у ряда его персонажей. Это и Настасья Филипповна из романа «Идиот», и собственно Полина – из «Игрока», Катерина – из «Братьев Карамазовых».
То, что роковая женщина не найдёт себе друга – отчасти правда, в зависимости от того, как понимать дружбу. Впрочем, и счастье у роковой женщины своё, отличное от тихого семейного.
Уже сорокалетняя Полина позже влюбила в себя студента третьего курса Московского университета Василия Розанова, которому годилась в матери: разница в возрасте у них была аж шестнадцать лет. Розанов знал, что его супруга некогда была любовницей самого Достоевского, но по молодости полагал её «самой замечательной из встреченных женщин».
Непонятно всё же, любил ли он её на самом деле или, будучи почитателем Достоевского, мнил реальную Полину неким персонажем и ожидал от неё книжного поведения. Сознавая, что время для неё бежит быстрее, чем для ровесниц мужа, Суслова стала читать задним числом его личную переписку. И даже донесла на одного из адресатов, пасынка своей близкой подруги и студента Розанова: письмо содержало непозволительные выражения в адрес Александра Третьего. Молодого человека посадили.
Дважды она демонстративно бросала молодого мужа, издеваясь над его книгами и называя их бездарными, но возвращалась по его просьбе. Конечно, писатель сам выбрал себе ад и так описывал его в откровенном письме к Полине: «Вы рядились в шёлковые платья и разбрасывали подарки направо и лево, чтобы создать себе репутацию богатой женщины, не понимая, что этой репутацией Вы гнули меня к земле. Все видели разницу наших возрастов, и всем Вы жаловались, что я подлый развратник. Что же могли они думать иное, кроме того, что я женился на деньгах? И мысль эту я нёс все семь лет нашего брака молча… Вы меня позорили ругательством и унижением, со всякими встречными и поперечными толковали, что я занят идиотским трудом…» И так далее.
Аполлинария ушла в третий раз. Целых двадцать лет из-за неё писатель не мог расторгнуть ставший ненавистным брак, хотя у него по факту была уже другая семья. По законам же Российской империи и церковной этики и новая его женщина была грешна вдвойне, и незаконнорожденные дети существенно теряли во всём, не имея права на наследство и даже на фамилию родителя.
Неизвестно, прибавилось или убавилось в творчестве Розанова и Достоевского от взаимоотношений с этой фурией. Но здоровья им обоим она точно не прибавила.
Как мы уже отмечали, Анна Сниткина в буквальном и переносном смысле этого слова спасла Достоевского и как человека и как творца.
По своим человеческими качествами, характеру он всегда «болтался между тюрьмой и сумасшедшим домом». Такова уж нервная организация гениев, она граничит с психическим заболеванием. Гений – вообще-то само по себе далеко не норма. Например, гипертрофированная сексуальность Достоевского расщеплялась на противоположности – садизм и мазохизм, посему его не слишком точно называли «русским маркизом де Садом». Но Анна своей кротостью, своим ангельским характером не только сумела приглушить садомазохисткие склонности писателя, но и избавила его от целого букета тяжёлых комплексов. В браке с ней Достоевский избавился даже от мучившей его много лет эпилепсии – редчайший случай в медицине. Соответственно всё это сказалось на его творчестве. При её поддержке и помощи он сотворил свои лучшие книги. Через много лет после смерти писателя, в последний год своей жизни, его вдова сделала запись в альбом Сергея Прокофьева: «Солнце моей жизни – Фёдор Достоевский. Анна Достоевская».
Для Женни Карл Генрих тоже несомненно был солнцем, светочем. Однако на каждом Солнце есть свои пятна.
К несносному характеру и Льва Николаевича, и Фёдора Михайловича, и Карла Генриха примешивался и интерес к «постороннему» женскому полу. Лев Николаевич «делал это» многократно, каялся перед Софьей Андреевной и снова делал. Фёдор Михайлович ещё долго грезил Полиной, Карл Генрих при всей своей преданности Женни тоже не избежал «досадного» эпизода» – причём с другом и членом семьи Хелен Демут. Небезупречны были и его отношения с голландской кузиной Нанетт… А вскоре после обручения с Женни, будучи в Берлине, Карл увлекся великовозрастной поэтессой Беттиной фон Арним. Она была некрасива и немолода, но знаменита и очень умна. Вообще есть удивительная корреляция между творческими способностями и повышенным тестостероном. [9] Маркс, правда, горько шутил, что он – «отец семейства с крепкими яйцами» и что его биологическая плодовитость превышает творческую.
Однако есть пример гения, избежавшего таких пятен, при всей своей биологической плодовитости. Речь идёт о Чарльзе Дарвине. Он женился через три года после возвращения из своего шестилетнего кругосветного путешествия, и у них с женой Эммой было десять детей. Супруги прожили вместе чуть меньше полувека. А в 1844-м году Дарвин завершил рукопись, где впервые изложил свою знаменитую теорию естественного отбора.
«Чем больше мы познаем твёрдые законы природы, тем всё более невероятными становятся для нас чудеса, на которые опирается христианская вера», – писал Дарвин. Изучение природы сделало Дарвина, получившего богословское образование, человеком неверующим. Его жена Эмма, напротив, была глубоко верующей. И вот Эмма Дарвин в письме впрямую задала мужу вопрос: «Твои исследования не имеют ничего общего с религией, не правда ли?»
Дарвин, почувствовав, что его научные результаты расходятся с нравственными принципами жены, решил не публиковать при её жизни свои революционные выкладки. В порыве чувства он составил завещание: «Я закончил труд о происхождении видов. Когда мир поймёт мои теории, наука сделает огромный шаг вперёд». Дарвин просил жену после его смерти передать книгу издателю для публикации (у него были все основания считать, что он умрёт первым: он часто и тяжело болел). Эмма, приняв жертву супруга, целиком посвятила себя ему и семье.
«Она была моим величайшим счастьем! Я могу заявить, что за всю мою жизнь я никогда не слышал, чтобы она произнесла хотя бы одно слово, которое я предпочёл бы не говорить… Она была моим мудрым советником и весёлым утешителем всю жизнь, которая без неё была бы очень долго несчастна из-за плохого здоровья. Она заслужила любовь и восхищение всякой живой души, которая к ней прикасалась», – писал Дарвин о жене на закате дней.