— Непременно, господин оберштурмбанфюрер.

— И «Распятие», барон фон Риттер, «Распятие»!

— Простите? — поморщился комендант, увлекшись осмотром прямо над фюрером нависавшей сталактитовой люстры.

— Здесь обязательно должно появиться огромное, потрясающее воображение «Распятие»!

— Христа? — непроизвольно вырвалось у фон Риттера.

— Я понимаю, что вам бы захотелось увидеть здесь «распятие Скорцени». Причем не в каком-то там каменном воплощении, а в живую. Но, дьявол меня расстреляй!.. Потерпите! — Фон Риттер удивленно взглянул на своего адъютанта, но тот лишь непонимающе пожал плечами.

— Странно, что вы заговорили об этом, господин Скорцени, — не стал объяснять своей оплошности фон Риттер. - И что заговорили именно вы.

— Поскольку мой лик в терновом венке вас вполне устраивает.

— У вас вполне достойный лик для того, чтобы воплощать в его чертах лик верховного жреца храма, — вспомнил фон Риттер, что он все же старше, значительно старше оберштурмбанфюрера Скорцени по чину — И вряд ли найдется мастер резца или церковник, который бы со мной не согласился. Но все же странно было услышать это предложение именно сейчас.

— Что... в этом странного? - — поиграл желваками обер-диверсант.

— Вот именно... — поддержал его лжефюрер.

— Дело в том, что совсем недавно нам доставили прекрасного украинского мастера, специализирующегося по «распятиям», — сипло пробасил фон Риттер, поражаясь той власти, которую Скорцени обретает теперь уже даже над фюрером. — Правда, он больше мастер по дереву, а не по камню. Тем не менее к работе он уже приступил.

— Мастера по «распятиям», говорите? — хищновато улыбнулся Скорцени.

— Великого, потомственного мастера, который уже оставил после себя «распятия» где-то над Днестром. Во всяком случае, именно так его мне представили.

Скорцени покачался на носках сапог, хищновато ухмыльнулся и, склонившись над приземистым фон Риттером, внушающе произнес:

— Можете в этом не сомневаться, бригаденфюрер, — великого. Мало того, я продам вам одну вещую тайну: из далекой украинской Подолии штурмбанфюрер фон Штубер доставил его в «СС-Франконию» по моему личному распоряжению. И фамилия этого мастера — Гордаш. Орест Гордаш. Он же — Отшельник.

— Верно, это мастер Гордаш, которого мы зовем «Отшельником». — Обескураженно признал комендант. — Значит, это вы позаботились, Скорцени? Об этом — тоже вы? Виноват. Я должен был бы догадаться об истоках этого «явления мастера народу», — слегка смутился комендант. — Просто обязан был догадаться.

— Надеюсь, вы позаботились о том, чтобы мастера обеспечили всем необходимым?

— Он уже даже приступил к работе. Одним из созданных распятий мы с вами можем теперь полюбоваться.

— Вскоре сюда доставят еще одного такого же мастера. Их станут свозить сюда со всей Европы, — вошел в свой непостижимый раж «первый диверсант рейха». — Высокое собрание лучших мастеров «распятий» Европы — вот во что превратится «Регенвурмлагерь», который пока что многими воспринимается лишь как некая сеть бомбоубежищ.

«...И тогда «распятых Иисусов», — мысленно подхватил его мысль фон Риттер, — с исполосованными, терново «венчанными» ликами Скорцени в подземных залах и храмах «СС-Франконии» станет столько же, сколько идолов на острове Пасхи».

— Тем более что распинать нам есть кого, — мрачновато процедил лжефюрер Зомбарт уже тогда, когда казалось, что дождаться от него хоть какого-то завершения этого разговора не удастся. — За неимением великих праведников придется возводить на вашу подземную Голгофу великих грешников. Как и положено, делать это в настоящем, библейском аду.

9

Допрос русскому диверсанту Штубер и Зебольд устроили в одном из отсеков дота «Шарнхорст». Корнеев, как назвал себя этот лейтенант, уже знал, что десант и партизанский отряд погибли, а цель рейда его группы была очевидной. Несмотря на то, что рана оказалась нетяжелой, он успел потерять немало крови, к тому же в рану проникла болотная вода. Осмотрев ее, фельдшер лишь понимающе покачал головой, давая понять, что без операции шансов выжить у этого парня нет.

— Собственно, нам уже друг от друга скрывать нечего, поэтому хочу прямо спросить: кто вам подсунул этого поляка Кароля Чеславского в роли проводника? — по-русски спросил диверсанта Штубер. Лейтенанту было явно за тридцать и, судя по чину, он происходил не из кадровых военных, иначе был бы сейчас как минимум капитаном.

— Поляки, из отряда, — сохраняя полное безразличие, ответил Корнеев.

— Но вы хоть понимаете, что вашему рейду помешало только одно — предательство кого-то из польских партизан?

— Очевидный факт. Неужели он же и предал?

— Он не предавал. Предают свои, а он всегда был нашим агентом. К тому же является офицером Армии Крайовой, которой командуют из Лондона.

— Эти польские суки, — простонал диверсант. — С самого начала не доверял им. Хорошо хоть сдох вместе с теми, кого предал.

— Да он-то не сдох, а всего лишь притворялся мертвым.

— Неужели уцелел? — Поскольку ранен был Корнеев в спину, лежать ему приходилось на животе. И всякий раз, когда он хотел взглянуть на барона или Зебольда, ему нужно было медленно, чтобы не потревожить рану, поворачивать голову, или же слегка приподнимать ее. — Моя вина: не пристрелил его. Хотя бы в виде добивания раненого, как полагается во время рейда в тыл врага.

— Он действительно ранен. Его придется оперировать, но все же до Железного креста своего доживет. К слову, мы этому «пшеку» тоже не доверяем. Слишком многим служит, таким веры нет. Нигде и никогда.

— Очевидный факт.

Пленный попросил воды, но Зебольд расщедрился на несколько глотков шнапса из фляги. Когда попытался оторвать ото рта, лейтенант раздраженно вырвал ее, словно это он был владельцем этого армейского добра, и вновь припал к горлышку.

— Не дурак, на казенную-то, — добродушно прокомментировал Зебольд одной из тех поговорок, которых успел нахвататься во время службы в антипартизанском отряде, действовавшем в лесах Подолии.

— Вот именно: на казенную, — огрызнулся пленный* — Хотя я в своей фляге такое пойло не держал бы — овечья моча и та полезнее и вкуснее.

Обиженный этим сравнением Зебольд замахнулся на него этой же флягой, но, встретившись взглядом с бароном, сдержался и, сделав несколько успокоительных глотков, возмущенно передернул плечами, а затем и подбородком: «Свинья этот русский: нормальное солдатское пойло».

— В записке, которую агент успел подбросить нам в условленном месте, по дороге в лес, цель вашего рейда указана не была, — вернул тем временем Штубер пленного в русло допроса. — очевидно, не успел указать. Но я так полагаю, что вел он вас к тайному ходу в подземелье.

— На погибель он нас вел, как я сейчас понимаю, — горестно выдохнул обреченный.