Поняли его или нет, но обращение осталось без ответа. Между всадниками и плотно сомкнутыми шеренгами урнгурских солдат оставалось пустое пространство в десять шагов.
Время шло. С тех пор как отряду преградили путь, миновало почти полчаса. Солдаты безмолвствовали, но арбалеты держали наготове. Всадники спешились, парды легли. Если их захотят убить, то сделают это, будут они в седлах или нет.
Миновало еще полчаса, и вдали раздался топот пардов. Отряд в две дюжины всадников появился из-за кактусов. На прибывших, всех, кроме одного,– те же бурые плащи с капюшонами, то же конгское вооружение, только лучшей работы. Всадник, одетый особо, был облачен в желто-коричневый полосатый хитон. Тощие ноги в красных сандалиях сжимали бока упитанного парда. Он был без оружия, но держался как главный. Его длинные, не слишком чистые волосы удерживал обруч с медным подобием горящего факела надо лбом. «Полосатый» бесцеремонно разглядывал путешественников. Нил не менее бесцеремонно разглядывал его самого.
При виде девушек лицо урнгурца оживилось. Он что-то сказал своим спутникам. Один из них тут же возразил «полосатому». И достаточно грубо. Они заспорили, закричали друг на друга пронзительными гортанными голосами. Судя по всему, возразивший выиграл спор. По его знаку солдаты зашевелились и принялись отделять конгаев от северян. Один из солдат попытался присоединить к девушкам и Этайю, но, едва коснувшись ее, с криком отдернул руку. На его ладони, буквально на глазах, вздулся пузырь, как от ожога. Желто-коричневый велел ему подойти, долго разглядывал руку. Потом слегка поклонился Этайе, и ее оставили в покое. То есть – с северянами. Зато Санти попал в одну компанию с контрабандистами и девушками. Возразивший урнгурец сразу же, как только произошло размежевание, взял десяток солдат и уехал, забрав с собой конгаев. Причем у людей Пирона даже не отняли оружие. Остальные солдаты таким же плотным кольцом окружали четверых оставшихся. И у тех уже не оставалось сомнений, кому приготовлена столь «торжественная» встреча.
– Оружие – дать! – по-конгайски скомандовал желто-коричневый.
Три воина повиновались. Даже светлорожденный безропотно отдал меч, но с принявшим его солдатом случился конфуз. Он завопил, уронил меч и затряс рукой. Порезаться он не мог, так как Эрд отдал меч вместе с ножнами. Всадники урнгриа воззрились на него, и солдат быстро-быстро заговорил, видимо, объясняя.
Желто-коричневый с помощью одного из солдат спешился и с опаской поднял меч с земли. Он не обжегся, и на его узком длинном лице появилась довольная улыбка. Но улыбка сразу пропала, когда ему не удалось вынуть меч из ножен. Он тянул изо всех сил, но безрезультатно. Тогда желто-коричневый предложил попробовать одному из военных. Но тот отказался, красноречиво кивнув на пострадавшего солдата. Жрец, пожав плечами, протянул меч Эрду.
– Что это есть оружие? – спросил он.
– Не оружие! – опередив Эрда, быстро ответил Нил.– Жезл. Дал отец.
Жрец кивнул, видимо, удовлетворенный. И посмотрел на Эрда с уважением.
Разоружили и вагара. Маленький воин пожалел о том, что перестал брить лицо. С четырехдневной щетиной на щеках он уже не мог выдавать себя за ребенка.
Колонна двинулась. Только Этайе разрешено было остаться в седле. С ней вообще обращались с подчеркнутой вежливостью. У мужчин же отобрали пардов и заставили идти пешком. После нескольких дней верховой езды это было даже приятно. Пленников окружали всадники, всадников, перестроившись в каре,– солдаты. Меньше чем за полтора часа они прошли оставшуюся часть плато и оказались на грунтовой дороге, спускавшейся к озеру. На берегу его теснились приземистые домишки.
Архитектура урнгурских домов отличалась от конгайской. И не в лучшую сторону. Построенные из бурого камня дома плотно примыкали один к другому, располагались уступами и из-за плоских крыш напоминали гигантскую лестницу. Верней, три лестницы, потому что две прямые улицы разрезали поселок на аккуратные ломти.
Пленники и их многочисленный конвой спустились почти к самому озеру. Эрда, Биорка и Нила отделили от Этайи и заперли в большом одноэтажном доме с толстыми стенами и крохотными оконцами под самой крышей.
Изнутри здание напоминало склад. Толстые стены и прочные двери оказались очень кстати для тех, кто решил использовать дом как тюрьму. Брошенные на пол старые, не очень чистые шкуры, как предполагалось, должны были служить мебелью.
– Надеюсь, нам дадут пожрать! – сказал Нил, растянувшись на полу.– Светлейший, светлейший! Может, ты проковыряешь своим мечом дырку в стене? Хочу поглядеть, не несут ли нам чего?
Эрд хмуро посмотрел на великана и отвернулся. Раньше его раздражало, когда Нил пользовался простонародным жаргоном. Сейчас ему было наплевать.
– Э, нет! – проговорил Нил, поднимаясь.– Так, светлейший, не пойдет. Я не Этайа, на ситре тебе сыграть не могу, но и угробить тебя не позволю. Даже тебе самому!
Он подсел к неподвижному Эрду, обнял его ручищей за плечи:
– Я ведь твой слуга, не забыл?
Эрд не сделал попытки сбросить руку, но и не проронил ни слова – просто сидел, уставясь в пространство, опершись спиной на каменную стену.
– Он умер, светлейший! Умер! – настойчиво сказал Нил.– Он теперь в Нижнем мире. Если ты хочешь уйти за ним – сделай это, как подобает Асенару! Ты дрался с ним рядом. Только Владыка Судеб решает, чей узел жизни будет развязан. Его, мой, твой? Мы не выбираем, светлейший! Мы только сражаемся – и боги решают за нас все: за что мы будем биться, кого погубим, кто погубит нас. Все, кроме одного: будем ли мы сражаться достойно. Вот это решаем мы сами. Ты сражался достойно, светлейший! Не срами себя унынием, ну же!
Эрд обратил на сына вагара потускневшие глаза.
– Я мог его спасти,– сказал он безразличным тоном.
Слова эти прозвучали помимо воли Эрда. Просто они всегда были с ним.
– Ты так думаешь? – с участием откликнулся Нил.– Но, скажи, почему?
И Эрд начал говорить. Внутри у него что-то лопнуло, что-то, запрещавшее говорить о слабости, об унижении его, Эрда Асенара. Словно лопнула пряжка пояса «Честь и превосходство», и светлейший, освободившись, наконец вздохнул свободно. Он говорил не о себе, об Ортране. Нет, и о себе тоже, но об Ортране. Как он чувствовал его, как разделял каждую мысль. О том, что хольдец напомнил Эрду Дина, отца. О том, как Эрд намеревался, возвратившись, восстановить честь Ортрана. И он сделал бы это, потому что слово Асенара многого стоит в Империи.
А теперь – всё. И виноват он, Эрд, забывший, что не Ортран защищает его спину, а он – спину Ортрана…
– И что дальше? – перебил Нил.– Ты знаешь, что нас ждет? Ты уверен, что мы будем живы завтра? Через час? Вдруг ты пожалеешь, что моросы не прикончили и тебя?
Эрд с удивлением посмотрел на Нила.
– Об этом я не думал,– признался он.– Ты полагаешь, нас убьют?
– Это будет непросто! – пообещал Нил.– Но если мы умрем, то умрем как воины. Или ты стал бояться смерти, Эрд Асенар?