Дэниэл не удержался от смешка.
— Химера… до чего смешное слово.
— Да. Химера. В нашем случае — выкидыш противоестественной любви главы Синдиката Моримото и генерала Вольфа.
— Вы словно бы не слишком уверены в неотвратимой победе нашей славной революции, — сказал Дэниэл с легким упреком.
— Не стану врать. Совсем не уверен. Впрочем, если этот гнилой режим падет, я буду рад. Но едва ли то же можно будет сказать о большей части человечества.
— Но вы всегда говорили, будто вам плевать на человечество.
— Говорил, но я — жалкий, пьяный старик… а ты не слишком ли молод, чтобы быть таким циником?
Дэниэл опустил взгляд.
— Сэр, я не очень подкован в этих самых химерах, в действительности я хочу лишь одного.
— Чего именно.
— Крови, — ответил Дэниэл тихо и просто.
— Что?
— Я хочу пролить реки крови, моря крови, океаны крови, я хочу умыться кровавой росой и танцевать под кровавым дождем, и плескаться в кровяных водопадах, вот чего я хочу…
Пока он говорил, Кольт ощутил, как внутри вскипает приятная щекотка, которую он принял за первые признаки спонтанного самовозгорания. Но, когда щекотка слегка усилилась, Кольт понял, что это нечто другое. Нечто стократ более возвышенное и величественное, до сих пор ему неведомое и необъяснимое. Любовь.
— Парень, ты не в своем уме.
— Не сочтите за грубость, сэр, но вы тоже давно и сильно не в своем уме, что, возможно, делает нас двумя самыми здравомыслящими людьми в этом давно слетевшем с катушек мире.
Наглый щенок.
— Ладно. Считай, ты меня уговорил. Я буду тебя тренировать.
Дэниэл просветлел лицом и рассыпался в благодарностях, но Кольт оборвал его на полуслове.
— Не стоит, сынок. Поблагодаришь меня попозже. Если выживешь.
2
Отставной полковник Кольт единственный из всех приятелей младшего брата имел шанс понравиться Киту, но познакомиться им так и не довелось. Прочие друзья неугомонного борца с диктатурой — какие-то темные личности, наркоманы, бродяги, бандиты и поэты — могли вызвать у выдающегося промышленника лишь отвращение. Или смех. В зависимости от того, сколько Кит успел выпить за ужином.
Но, конечно, были еще и девушки. Много девушек. Красивые, как картинки, тоненькие, как тростинки, молоденькие и несчастные. Что они находили в этом пижоне — непонятно. Дэниэл-то находил в них одно и то же.
Страсть как подмывало надрать поросячьему Ромео уши, запереть в комнате и пару месяцев держать на хлебе и воде, но каждый раз, когда Китом овладевало подобное желание, рядом оказывалась Тереза и смотрела на мужа грустными карими глазами, и ему приходилось стискивать зубы, сжимать руки в кулаки и захлопываться. Так что когда Терри сообщила, что Дэниэл придет сегодня на воскресный ужин не один, а со своей девушкой и с приятелем, Кит уже привычным образом сжал зубы и промолчал, хотя подумал, что греха таить, о многом.
— Кит! — воскликнула Тереза, отрываясь от вязания.
— Я ничего не говорил, не произнес ни слова, родная.
— Но ты подумал! Нельзя думать о людях такие ужасные вещи. Дэнни ведь твой родной брат!
Кит не решился спорить с беременной женщиной, находящейся в эпицентре гормонального атомного взрыва, да еще с вязанием в руках. Он всерьез опасался, что однажды жена утратит всякое терпение и насквозь пронзит ему вероломное сердце тонкой вязальной спицей.
Терри посмотрела мужу в лицо и вновь вскрикнула.
— Теперь ты думаешь ужасные вещи обо мне!
— Терри, мне совсем не нравится…
— Мне тоже многое не нравится, но я ведь молчу?
Что правда, то правда, Терри молчала.
— Устал? — спросила она мягче.
— Немного.
Действительно, весь воскресный день Кит провел на работе, то есть в секретном научно-исследовательском центре Корпорации, наблюдая за лабораторными испытаниями Второго Прототипа Чипа Стандартного Дружелюбия.
— Ужинать будем через полтора часа. Дэнни обещался быть к тому времени. А ты как раз успеешь принять горячую ванну. Попросить, чтобы тебе принесли кофе, или выпить, или сэндвич?
Кит принял ванну, переоделся, выпил и угостился отменным сэндвичем с салями. Поскольку испытания Второго Прототипа прошли великолепно, он находился в отменном расположении духа и хотел пообщаться с женой. Было бы чудесно, если бы Терри обняла, поцеловала, сказала, какой он молодец. Пусть и солгала бы, неважно. Для этого ведь он и женился, не правда ли? Но Терри была занята. Когда он зашел на кухню, жена шинковала, пассировала, тушила, жарила, пекла, мариновала, солила и перчила и, невзирая на огромный беременный живот, на диво ловко управлялась с противнями, кастрюлями и сковородками.
— Как ты себя чувствуешь, Терри.
— Хорошо.
— Тебе нужно что-нибудь? Деньги или еще что-то?
— Нет.
— А как дела у младенца?
Терри устало ответила, что дочка перекусила двумя фунтами очищенных креветок, апельсином и банкой консервированной вишни, потом поиграла в пинг-понг мамочкиными внутренностями, почками и мочевым пузырем, а после свернулась калачиком и уснула.
— Знаешь, Терри… раз ты вроде чувствуешь себя неплохо, давай выберемся куда-нибудь. Сходим в оперу. Или в театр. На концерт классической музыки. Я слышал, классическая музыка очень полезна для человеческих эмбрионов…
Терри резко развернулась к мужу. Выглядела она не слишком дружелюбно.
— А-а-ргхх! — вырвалось у нее через плотно сомкнутые губы.
— Ой, — сказал Кит.
— Дорогой, — проговорила Терри слегка сдавленно.
— Да? — сказал Кит, на всякий случай отступив на шаг назад.
— Я люблю тебя… правда, люблю. Ты мой муж и отец моего ребенка. Я всегда рада поговорить с тобой, в любое время, когда ты только захочешь. Но не тогда, когда я стою у плиты! Нет! Если бы ты хоть раз попробовал приготовить нежное, воздушное суфле или лимонные меренги, ты бы сам очень быстро понял, что это дело требует сосредоточения! Абсолютного! Сосредоточения!
Кит поневоле обомлел от обрушившихся на него цунами первобытной женской ярости.
— Я и подумать не мог, будто тебе мешаю.
— Правда? А я ведь говорила тебе об этом! И не раз! А миллион раз! Но ты ведь никогда меня не слушаешь, не так ли? Ты…
Терри с трудом перевела дух, унимая сбившееся дыхание, и положила ладонь на живот. Во второй ее руке все еще была зажата на воинственный манер деревянная лопаточка. Услышав какой-то шум на улице, Кит глянул в окно кухни и в снежной крошке разглядел красный, как кровь, механо брата.